«Мир прекраснее, чем мы привыкли думать»

Psychologies: Прежде всего, как ваши дела? Нравится ли вам ваша жизнь?
Люка Дебарг: У меня все хорошо. Я никогда не задаю себе этот вопрос, не спрашиваю себя, нравится ли мне моя жизнь. Я счастлив, когда делаю то, что чувствую как необходимое: читаю, слушаю, играю, сочиняю музыку.

По шкале от одного до десяти как бы вы оценили степень вашей удовлетворенности жизнью?
Л. Д. : Я не знаю, как это – быть удовлетворенным чем бы то ни было. Возможно, я мог бы им быть, если бы закончил то, что мне предстоит сделать. Но я еще ни разу не закончил что бы то ни было. Что касается шкалы, то это либо 0, либо 10, без промежуточных стадий. Либо я там, где следует быть, и все в порядке. Либо я промахнулся и оказался не там, и тогда нужно крутить руль, чтобы вывернуть на верную дорогу. В этом я не слушаю ничьих советов. Я спрашиваю свою интуицию. 

Вы ревнивы? Завидуете ли вы кому-то или чему-то?
Л. Д. : Абсолютно нет, ничему и никому. Я могу восхищаться, сожалеть, но ревновать и завидовать – никогда.

Вы сказали в одном из интервью, что играть для вас – нечто естественное, почти физиологичное, музыка становится продолжением вашего тела. Что происходит, когда вы играете? Что вы чувствуете в этот момент?
Л. Д. : Я стремлюсь сразу же погрузиться в звук. Когда это удается, я не различаю свое тело и все остальное. Иногда у меня возникает впечатление, что я везде в зале, или даже что я стал каждым, кто меня слушает. Речь не идет о том, чтобы я сам получал удовольствие или страдал, а только о том, чтобы следовать за музыкой, наслаждаться и страдать вместе с ней. Сводить музыку ко мне, к моим собственным ощущениям возможно только в том случае, если я не смог полностью отдаться игре. А это то, чего я себе никогда не прощу.

Музыкальная сенсация

Обаятельный самородок Люка Дебарг стал открытием XV конкурса им. П. И. Чайковского, который проходил этим летом в Москве. И его четвертое место говорит лишь о том, что гений и ранжир – вещи несовместные. Яркие и необычные интерпретации известных сочинений поразили и музыкантов, и критиков. Публике же 24-летний пианист подарил то потрясение, которого она всегда ждет. Родившийся в провинциальном городке на севере Франции, без поддержки родителей, далеких от музыки, Люка Дебарг начал профессионально учиться игре очень поздно, в 21 год, во многом благодаря своему парижскому педагогу Рене Шерешевской.

Вы как-то говорили, что вам удалось защитить музыку от своего гнева и протеста.
Л. Д. : Да, это так. Защитить от того протеста, который вызывает во мне всеобщая несправедливость, глупость во всех своих проявлениях вплоть до преступных, равнодушие к самому существенному, лень, отсутствие воли и, если обобщать, отсутствие любви. Но мой протест не имеет ничего общего с музыкой. Музыка – это любовь, это данное нам доказательство того, что мир на самом деле прекраснее, чем мы привыкли думать и чем нас иногда заставляют думать. Прекраснее и глубже. Бунт, протест для меня лично означает сильное страдание, потому что раз он смог поселиться во мне, значит, я на время утратил музыку, утратил надежду.

Можно ли сказать, что вы склонны бросаться из крайности в крайность? Вы оставили музыку в 15 лет, в 17 поступили на филологический факультет, а в 21 год вернулись к занятиям фортепиано…
Л. Д. : Да, мне кажется, что я живу крайностями. Я спрашиваю себя: как вообще можно жить иначе, кроме как в крайних точках? Что там, посередине между Солнцем и Луной? Я очень боюсь, что там пустота. Я ни на что не променял бы свою жизнь, потому что крайности, экстремумы для меня – это точки жизни, где я нахожу энергию, то вещество, в котором я так нуждаюсь, чтобы наслаждаться, играть, творить. Возможно, это создает сложности тем, кто меня окружает, но мне самому – никогда.

Как получилось, что в 21 год вы решили стать пианистом?
Л. Д. : Это была, конечно, провокация. Я в это не верил ни для себя, ни для кого-то еще. Я восхищался Горовицем, Софроницким, как полубогами из мира прошлого, но я не думал, что в нашем музыкальном мире есть возможность пойти по их стопам. Я сказал, что мое решение было в первую очередь провокацией, потому что я ненавидел в принципе институции и конкурсы, для меня не могло быть ни капли искусства в этих кругах. Но я познакомился с Реной Шерешевской, чей подход, одновременно профессиональный и страстный, меня покорил. Настолько, что я решился дойти до собственного предела в игре на фортепиано, в музыке.

Часто родители принуждают детей заниматься музыкой. Это не ваш случай?
Л. Д. : О нет! В том, что касается музыки, они всегда предоставляли мне полную свободу.

Вы говорите, что самое счастливое время в вашей жизни было между 11 и 15 годами. Что происходило с вами в то время?
Л. Д. : Я смог тогда сохранить дух детства. Меня не мучило то, что я одеваюсь не по моде, не нравлюсь другим, что у меня нет девушки. Я был поглощен Прокофьевым, Рахманиновым, я пытался их играть, их понять, все остальное не имело значения. Позднее, бросившись с головой в человеческие отношения, я не нашел там той же простоты. Сейчас я пытаюсь сопрягать то и другое, но мои приоритеты всегда будут на стороне музыки, которой я полностью доверяюсь.

Хотели бы вы изменить что-то в вашей жизни, будь то в прошлом или в настоящем?
Л. Д. : Я ничего не хочу менять. Разве что улучшить условия работы, иметь спокойный угол с пианино, и это все. Это уже очень много. Я предпочитаю думать на ходу, читать, вообще все то, что имеет отношение к внутренней жизни, к настоящей «активной жизни».