Евгений Каменькович: в «Мастерской Фоменко» не вывешивают приказы, а отправляют в путешествие

— Евгений Борисович, сегодня вновь актуализировалось понятие «театральные традиции». Мне кажется, в «Мастерской Петра Фоменко» они существуют, причем были заложены самим Петром Наумовичем. Вы можете определить главные из них?
— Вы знаете, Петр Наумович очень боялся и не любил всяческих формулировок. Он всегда с иронией относился к понятиям «учитель», «ученик» и прочим. И даже придумал двустишие:
Учитель — ученик. Пусть тему эту Поглотит медленная Лета.
Фоменко опасался всяческих догм. Он признавал только реальный опыт, основанный на пробах и ошибках. Именно это было его основным принципом в работе. Хотя невозможно отрицать, что именно Фоменко — один из ярчайших представителей поэтического реалистического театра, театра высокого психологизма. Но так называемого академизма он очень боялся.
Традиции же в «Мастерской Фоменко» на самом деле есть, и они очень простые. Все, к чему он прикасался, было всегда отмечено высоким литературным уровнем. Как большой поклонник современной драматургии, я его все время мучил ею. Постоянно подбрасывал последние новинки, поскольку внимательно следил за творчеством молодых драматургов, веря в то, что рано или поздно появится новый Вампилов. Фоменко всегда кивал, иногда смеялся, но современная драматургия при этом в нашем театре приживалась плохо. Поэтому одна из традиций такова: мы пока что стоим на классике. Хотя небольшие изменения происходят, я об этом еще скажу.

— Но есть и другие?
— Есть еще одна заповедь Фоменко: не спешить. Ее сегодня иногда превратно понимают. Да, это сложно, поскольку в современном мире у каждого все расписано наперед. К тому же руководство культурой весьма несовершенно: ты заранее должен сказать, на что ты будешь тратить деньги. А как в театре можно знать, что будет через год или три? Театр же дело живое. Мне кажется, все это придумывается для того, чтобы было удобнее писать отчеты, а вовсе не для сохранения народных денег. Когда я стал руководителем театра, то появилось ощущение, что люди искусства связаны по рукам и ногам, они словно в кандалы закованы. Хочется верить, что я доживу до тех времен, когда все это изменится.
А между тем именно неспешность дает свои художественные плоды. Я мало знаю режиссеров, которые умеют так подробно простраивать человеческую жизнь, как на нашей сцене.

— Тем не менее стремительно меняются время и место театра в нем. Все это вносит какие-то коррективы в нынешнее существование «Мастерской Фоменко»? Театр пробует двигаться в других направлениях?
— Я должен напомнить, что спустя недолгое время после ухода из жизни Петра Наумовича умер и наш главный художник Владимир Максимов. «Мастерская Фоменко» многие годы была театром одного художника. Максимов оформлял все спектакли Фоменко, очень много моих и Ивана Поповски. А сейчас волей-неволей пришлось раскрыться и другому миру. У нас сейчас работает большая группа художников, которые раньше к «Мастерской» не имели отношения. За последние три года работы театра стали гораздо разнообразнее с точки зрения формы, и этот процесс будет продолжаться. Появились спектакли, которые сложно было представить в «Мастерской» раньше. Мне кажется, это и есть наш ответ на какое-то движение времени.

— Изменился ведь не только художественный стиль, но и драматургические поиски?
— Пусть это покажется банальным, но я скажу, что нас все равно в первую очередь интересует человек. Но этот интерес можно проявлять самыми разными способами. Раньше и подумать нельзя было, что в нашем театре появится спектакль по пьесе Ивана Вырыпаева. Но появилась постановка «Летние осы кусают нас даже в ноябре», которая идет с большим успехом. И, наверное, мы возьмем в репертуар еще одну его пьесу — “Dreamworks”, которая в России никогда не ставилась.
Или возьмите Ольгу Мухину, одного из немногих авторов, кого ставили в нашем театре. Но если раньше, в «Тане-Тане», она исповедовала совсем уж поэтическую драматургию, то в «Олимпии» попыталась представить судьбу страны через судьбу поколения. Да, мы все читаем, все видим, и это очевидно сказывается и на нашем творчестве.

— Какие критерии лежат в основе вашей репертуарной политики сегодня?
— Мне кажется, критерий может быть только один: чтобы тебя это волновало. Я вообще не понимаю, о каких других критериях можно говорить.

— В современных условиях приходится думать о том, пойдет ли на это зритель, будут ли продаваться билеты?
— Да, наверное, кто-то думает прежде всего об этом. Но я не верю, что в нашем театре может быть такое. Если тебя волнует произведение, ты будешь им заниматься. Или наоборот. Может быть, когда уж совсем нужда нас прихватит, мы начнем ставить Нила Саймона или Рея Куни. Это замечательные кассовые драматурги, просто сразу понятно, как их ставить, поэтому зачем с ними возиться?
У нас в театре вообще многое происходит нестандартно. Наверное, это единственный театр страны, где не вывешиваются приказы о начале работы над спектаклем. У нас колоссальное время уходит на споры. Сколачивается группа, находит какую-то болевую точку и тогда отправляется в путешествие. А дальше начинаются переживания: получится или нет? У нас невозможно назначить актера на роль, если он не хочет это играть. Наверное, это неправильно, и мы, быть может, еще хлебнем с этим проблем в будущем. Но до сих пор обходилось.

— Вы можете поделиться конкретными планами театра на предстоящий сезон?
— Попробую. Наш молодой герой Федор Малышев и группа «Бесы» 23 октября покажут «Сон смешного человека» Достоевского. Там будет один актер и музыка.
Я верю, что в нашем репертуаре появится «Мамаша Кураж», драматургию Брехта просто время подсказывает.

— Это уже совсем другая эстетика, не так ли?
— Конечно. Мы, впрочем, часто про Брехта думали, но сейчас так складывается, что его надо ставить обязательно.
Актер и режиссер Михаил Крылов планирует обратиться к «Школе жен» Мольера. Думаем об «Обломове» Гончарова.
Группа нашей новой молодежи показала версию «Героя нашего времени» Лермонтова. Но это пока в лабораторных испытаниях находится, поскольку они пошли очень странным путем — параджановским, я бы сказал. Но в этой странности есть, на мой взгляд, какая-то неизъяснимая прелесть.
На самом деле планов у нас громадье. А вот деньги есть только на четыре постановки. Поэтому я пока плохо понимаю, как мы со всем этим разберемся.

— А своеобразная лаборатория проб и ошибок в вашем театре сохранится?
— Да, и это еще одна традиция Фоменко. Я не уверен, что она есть в каждом театре. Кстати, в свое время в первых показах принимали участие сам Петр Наумович, я и Ваня Поповски. И все эти пробы стали спектаклями впоследствии. 
У нас один-два раза в год очень приветствуется инициатива снизу. Так возникли спектакли «Египетская марка», «Рыжий», «Русский человек на rendez-vous». Да, конечно, не всякая проба доходит до финала. Но здесь я даю гарантию, что эту традицию мы будем продолжать.
Мы ее, кстати, развили, решив, что ежегодно 13 июля, в день рождения Петра Наумовича, будем устраивать своеобразные «приношения Мастеру». Причем эти работы должны быть обязательно связаны с творчеством Пушкина. В 2013 году мы показали фрагмент «Руслана и Людмилы» Миши Крылова, потом спектакль вошел в репертуар. В 2014-м группа наших актеров сделала пушкинский «Роман в письмах» — этот спектакль будет идти в фойе нашего старого здания. В этом году мы занимались любопытной литературной мистификацией, придуманной еще Фоменко. Но спектакль вряд получится, вероятно, запишем диск.

— В новом сезоне откроется после реставрации старое здание театра?
— Да, с 1 октября мы должны вернуться на старую сцену. Раньше мы не могли там работать одновременно в двух залах, и это очень сужало репетиционный процесс. Кроме того, все спектакли малой формы, которые мы сохраняли как могли, вернутся на свое место. Государство нам на эту реконструкцию выделило деньги, так что спасибо ему огромное.

Источник: Зеркало сцены — совместный проект kommersant.ru и банка ВТБ