Юрий Буторин: «Театр не должен быть оратором эпохи»

В театре «Мастерская Петра Фоменко» большая премьера – спектакль «Двадцать третий», поставленный по роману Эриха Марии Ремарка «Черный обелиск». Одну из главных ролей в спектакле исполняет Юрий Буторин. Он рассказал о праве на спасение, иррациональности главных жизненных поступков, любви, которая крутит всем миром, и надписи у себя на спине.

Изначально текстом Ремарка заинтересовались вы и ваш коллега Владимир Топцов, с которым у вас уже есть несколько совместных работ. Три года вы жили этим романом…
Мы долго разбирали материал вместе с Володей и Полиной Айрапетовой, и все не то чтобы стояло на месте, но было весьма неторопливо, как случается тогда, когда тебя никто никуда не гонит. Первая читка проходила пять часов: мы друг другу читали и чуть с ума не сошли. А потом как-то действительно надо было понять, чего мы хотим, так как роман огромный и с минимальным действием. Настоящее такое ремарковское погружение в атмосферу времени. Все произведения связаны с его жизнью, его ощущениями и знаниями. Когда он затеял «Черный обелиск», уже закончилась Вторая мировая и начиналась холодная война, он следил за тем, что происходит в Германии и в целом в Европе, и ему это явно не давало покоя. Наверное, история ничему людей не учит. А может, он хотел разобраться, как можно выживать в полном обнищании, в инфляции, в совершенно опустошенном мире. Как продолжать искать смысл, когда вокруг нет ничего, нет даже Бога, не за что зацепиться, и тем не менее есть тяга к жизни. Вот это почему-то цапануло нас больше всего в «Черном обелиске». И здесь, в моем понимании, есть прямой посыл в сторону Петра Наумовича — он все делал про любовь, не во имя, а вопреки!

В прошлом году художественный руководитель театра Евгений Борисович Каменькович, как он сам говорит, «проявил начальственный деспотизм» и вошел в эту работу…
Меня это сначала отпугивало, потому что, считаю, театр не должен быть оратором эпохи, давать какую-то оценку всему происходящему. Думаю, Евгений Борисович тоже сразу за это ухватился, так как тема вдруг стала снова актуальной, к сожалению. Мне не хочется, чтобы в постановке был политический оттенок. Когда театр начинает о чем-то кричать, он перестает быть тем, чем он для меня является. По театру сверяешься, туда ты идешь или не туда, в чем у тебя проколы, начинаешь понимать очень глобальные гуманистические, философские вещи про любовь, людей и отношения. Мне очень нравится фраза того же Ремарка: «В темные времена хорошо видно светлых людей». И его роман «Черный обелиск» как раз об этом. Да, все персонажи живут по-разному, каждый, как может, находит выход: кто-то принимает нацистов, кто-то не принимает, кто-то начинает мстить, кто-то живет в мире иллюзий. А финал истории простой: мой герой, Людвиг, просто взял и уехал и этим спасся.

Вы увидели в романе современные параллели?
Это похоже на 1917 год, когда в России шла Гражданская война. На то, как гуляли белые и красные офицеры, как они себя вели и жили, будто последний день… Странное совпадение, но это так. Александр Вертинский вспоминал, как в то время давал концерт в Крыму, в зале сидели белые офицеры, а перед ними — блюдо с кокаином и ведра с шампанским. На меня эта история произвела огромное впечатление. Понимаю теперь: у них было ощущение, что это полное «всё».

Евгений Борисович говорит, что герои романа мечтают о странных вещах, но отчаянно желают сохранить себя. И что даже в самые турбулентные времена единственное, что остается, — следовать своим принципам…
Уинстон Черчилль сказал, что глуп тот человек, который никогда не меняет своего мнения. Мы можем становиться совершенно иными спустя годы, дни и даже минуты.
Да, все солдаты вернулись с войны в какой-то мере душевными уродами, особенно молодые. Мы обсуждали на репетициях, что старые однополчане понимали, за что они борются. У Ремарка в романе «На Западном фронте без перемен» есть фермер, который мечтает: «У меня жена, у меня там урожай зреет». То есть думает о мирной жизни, к которой непременно нужно вернуться. А вот у молодых ничего за плечами нет, и они погружены лишь в ужас войны. Люди, у которых нет будущего (или они не видят его, или не хотят видеть таким, каким оно рисуется), живут наотмашь. В этом состоянии они и приходят домой, такое вот потерянное поколение. Хотя кто-то сказал, что любое поколение — потерянное…

Вы нашли для себя ответ, чем можно заполнить внутреннюю пустоту? Где найти выход, когда нет ни в чем спасения?
Я никакого рецепта, естественно, не знаю. Но, возвращаясь к тому, что это все уже было и мы по кругу ходим, наверное, можно найти какой-то ответ в литературе, в философии. .. А с другой стороны, я понимаю, что Людвиг обретает спасение в любви, которая, возможно, в его случае всего лишь подмена! Пётр Наумович любил говорить про энергию заблуждения. Но мой герой в этом счастлив и находит себе какую-то другую, потустороннюю реальность. У всех свой способ справиться: кто-то уезжает, кто-то становится отшельником, погружается в работу, кто-то ничего не видит. 

Согласны ли вы со своим героем и как для себя определяете такое понятие, как любовь?
То, что любовь не вечна, это точно. Она преходяща… Через 18 лет совместной жизни я понимаю, что любовь — это совместный труд и уважение. У меня есть пример моих бабушки и дедушки, которых уже нет на свете, но для меня их отношения — пример настоящей любви. Только пройдя через время возможно так сказать. Хотя я не мог знать их внутренних отношений, со стороны выглядело именно так. Бывает, видишь пару и думаешь: вот это настоящая любовь! Но ведь часто все не то, чем видится.

А что на ваш взгляд спасет мир, если не красота?
Не хочется говорить банальностей, что доброта и человечность… Есть какая-то черта в людях, кто-то совестью это называет или душой, так вот, это такая вещь загадочная, которая все-таки держит на плаву весь мир. Мы так стремимся себя уничтожить… Наверняка это тоже мощно заложено в человеческой природе — жажда власти, денег. Но в какой-то момент кто-то просто спасает котенка, дает нищему денег, делится хлебом… В конце концов иррациональное берет верх, и потому всегда есть надежда.

Недавно вышла еще одна премьера с вашим участием — «Мой Брель». Это поиски нового жанра или вечер актерской песни в сопровождении оркестра театра?
Это просто афера. Началось все с «Фойе for You» — концерта у нас в театре, где музыканты и артисты исполняют то, что каждому из них хотелось бы сыграть или спеть. Такой уютный вечер с прекрасным видом на Moscow City. Я подумал взять песню Жака Бреля, так как его обожаю. Мой коллега Юра Титов тоже пел Бреля. Он услышал меня и предложил попробовать вместе. А так как Юра еще и сценарист, то взялся придумать сюжет. Я считал, что надо идти вглубь, понять, кто такой Брель, что это за личность. Но на русском, к сожалению, очень мало материала про него. И вот мы сидели, думали и решили поделиться своими историями. Мы подключили нашего актера и композитора Колю Орловского и на троих сделали компиляцию из полувымышленных историй, похожих на актерские байки, главная задача которых — заразить зрителей любовью к Брелю. Я никогда в таком жанре не работал, это какая-то любопытная форма, новая для меня. Юра настаивал на «стендапе», я же был категорически против этого слова. Назвал бы это концертом с драматическими вкраплениями, коими и являются песни Бреля.

Юра, к какому социальному классу можете себя отнести? Можно сказать, что вы богема?
Не дай бог! В этом слове какая-то элитарность звучит. Наверное, актерская профессия могла бы стать такой, если бы сейчас не существовало огромного количества актеров — плохих и хороших, обиженных и довольных, блатных и случайных… То есть актерство стало способом или заработать денег, или получить какую-то славу, которая ничего не стоит. Как говорила мой педагог Римма Гавриловна Солнцева, профессию актера можно сравнить с профессией шахтера. Пётр Наумович тоже всегда был требователен к нам, к себе, ко всем вокруг — по поводу культуры, по поводу слоя, который в произведении разбирается, — исторического, философского, лингвистического, и еще необходимости понять, как все это соотносится с современной жизнью.

Сейчас что может вам поднять настроение за минуту?
Какая-нибудь песня хорошая, вкусная еда, воспоминание приятное, шутка. Помню, мы были на карантине, все театры позакрывали, и я тоже подумал: «Чего я буду в Москве с семьей торчать?» Мы прыгнули в машину, уехали в деревню и с марта по июль были на природе. Такого счастья я никогда не испытывал! Мы тут в городе все пашем, пашем, и многое мимо нас проходит! А иногда какая-то мелочь, которую ты прежде не замечал вовсе, вдруг тебя приподнимает в хорошем смысле. Какое-то открытие в плане ежесекундности: ты шел и вдруг увидел, что, оказывается, синицы в Москве давно живут и летают, и ты такой: «Ну их же не было, а вот они уже есть! Приятно, черт побери!»

Какой фразой вы бы себя описали?
Мне просто нравится читать какие-то мудрые высказывания, мысли, и я периодически думаю: «Как это здорово, как точно!» Сейчас делал себе дизайн футболки, взял слова Чарльза Буковски и налепил на спине такую надпись: «Обычно я плох. Но когда я хорош, я хорош дьявольски». Не кредо, а просто мне это высказывание нравится.

Источник: «Философия отдыха»