Капитализм, безумие и «Четыре дня в 25-м кадре»

Для «Мастерской Петра Фоменко» премьера спектакля «Четыре дня в 25-м кадре» — как большой семейный праздник. В театре, который не так уж часто обращается к современным текстам, новую пьесу Ольги Мухиной ждали с нетерпением.

Свой автор

Отношения Ольги Мухиной и «Мастерской» в само деле сродни семейным. Впервые они обрели друг друга в 1995 году, когда Кирилл Пирогов и Андрей Приходько приняли участие в читке пьесы «Таня-Таня» на семинаре молодых драматургов в Любимовке, а Петр Фоменко вскоре сделал из нее один из главных хитов своего театра.

Евгений Каменькович тоже сразу увидел в Ольге Мухиной своего автора и ставил ее пьесы «Ю» и «Летит» со студентами в Российском институте театрального искусства — ГИТИСе. Уже приняв художественное руководство «Мастерской», он заказал драматургу новый материал: пьесу «Олимпия» поставил в 2014 году Евгений Цыганов, это стало его первой театральной режиссерской работой. И вот спустя десятилетие Ольга Мухина снова написала пьесу специально для «Мастерской», что само по себе редкость. Тем больше ответственность создателей и тем горячее любопытство и ожидание зрителя, в особенности постоянного.

Сюжет и детали до самой премьеры держали в секрете. Известно было лишь одно: действие будет происходить в элитной психиатрической клинике «Зябликово». Начиная с Антона Чехова и Михаила Булгакова, в течение всего ХХ века — с его «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, «Чапаевым и Пустотой» Виктора Пелевина и даже «Планетой Ка-Пэкс» Джина Брюэра вплоть до новейших текстов, например Романа Михайлова, — авторы все чаще в поисках своих персонажей помещали их в психиатрические больницы.

Такой ход дает почти неограниченную свободу: в стенах подобных заведений практически любую историю можно подать в отрыве от действительности, любые аллюзии и намеки на реальность — списать на художественный вымысел и случайные совпадения. Границы допустимого размыты и одновременно очень четки — здесь можно все. Впрочем, психическое расстройство уже давно звучит как приговор современному обществу. В постановке к этому добавляется и фокус волшебного 25-го кадра.

Мир русского «Зябликова»

На первом плане постановки «Четыре дня в 25-м кадре» — история семьи, задумавшей спешно эмигрировать, предварительно забрав сына из санатория «Зябликово». В списке персонажей — отец, мать, сын, любовница отца, возлюбленная сына, «подруги невесты» и представители то ли администрации клиники, то ли демиургических сил. Санаторий для душевнобольных оказывается легко проницаем и для посторонних, и для напитков разной крепости. Поэтому череда событий происходит на сцене в виде эстрадных комических номеров, исполняемых «командой КВН “Санаторий “Зябликово”». Среди них — танцы, стендап-монологи, скетчи, вокальные партии, гербарий из шуток, гэгов и абсурдистского юмора.

Действие пьесы, состоящей из 25 сцен в соответствии с названием, разделено на четыре дня. Как справедливо замечает один из персонажей: «25-го кадра не существует, и, возможно, кто-то должен из него выйти».

Постановщики во главе с Евгением Каменьковичем создают на сцене пространство русской усадебной сказки. Пациенты и руководство клиники проводят время на многогектарных русских просторах, рыбача у плеса, собирая грибы в летнем лесу и иные плоды в райских садах, плетя венки в таких же райских полях. Для онегинской усадебной простоты недостает разве что приготовления варенья, зато есть номер с соревнованием настоек и арт-терапия на живописном, как и вся территория «Зябликова», пленэре. Однако нахождение в эмпиреях самого прекрасного не уменьшает страданий героев.

Любовь и прочие расстройства

Сумасшедший красавец Борис Бабочкин, отправленный родителями ненадолго в «Зябликово», находит себя и любовь — святую женщину Ирину. Он хочет казаться безумным, делает это, на свой взгляд, и эффектно, и неотразимо, но ни администрацию клиники, ни зрителя обмануть не может.

Другая линия — отец Бориса, Мужчина-Нарцисс с чересчур говорящей фамилией Подлецов, и мать, Женщина-Бабочка по имени Таня (очевидно, с намеком на тезку из пьесы «Таня-Таня» Ольги Мухиной). Но в именах героев не стоит искать отсылок к Овидию или греческой бабочке-душе, Психее. Так их назвал, исходя из своего неполного образования и заурядных смыслов, любящий сын. Они безвольно и безрезультатно пытаются помешать любви Бориса и Ирины. У этих симпатичных героев в затянувшемся кризисе ликвидности также хватает забот — в первую очередь капиталистических, материальных, но и духовных тоже. Кризис семейных отношений давно подступал, да еще давняя подруга Мужчины-Нарцисса оказывается так близко. И заканчивается эта близость травмами как душевными для каждого, так и физическими для отца Бориса (после комичного, в духе чеховских рассказов, приключения на озере).

25-й кадр

Любовь Бориса и Ирины осложняется скрытым и открытым соперничеством двух других пациенток — Ады и Раи. Этих женщин по-разному испытывала жизнь и в спорте, и в отношениях с мужчинами (и в итоге убивает через закусывание квашеной капустой). «Люди сами создают рамки и потом от этого страдают», — произносит один из героев. Кого-то жизнь убивает, кого-то милует, но милости достойна только настоящая любовь: Ирина остается толерантной к квашеной капусте и уходит после всех испытаний «Вальпургиевой ночи» в закат с возлюбленным Борисом. Герои навсегда останутся жить в «Зябликове», долго и счастливо. Судьбы же остальных выживших продолжат катиться по своим колеям, комической и трагической, но далеко из этих мест им тоже не уйти.

Комедия превращается в трагедию, красноречивая и легкая социальная сатира становится едва ли не философской сказкой о любви и вере. Ольга Мухина подтверждает свой статус сильного драматурга, а «Мастерская Петра Фоменко» — очень живого театра. Туман рассеивается, и проступают истинные смыслы.

Источник: mos ru