RuEn

Мольер в частушках

Петр Фоменко стал соучастником переделки «Мещанина во дворянстве»

Театр «Мастерская Петра Фоменко» показал премьеру спектакля «Прости нас, Жан-Батист…» («Журден-Журден») по пьесе Мольера «Мещанин во дворянстве». И французский классик, и популярный московский театр, по мнению РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО, предстали в этом спектакле неузнаваемыми.

Собственно говоря, названия «Мещанин во дворянстве» в программке не найдешь. Считается, видимо, что раз в ней есть имя Мольера и подзаголовок «Журден-Журден», образованные люди и так поймут, какое именно произведение французского классика подверглось воплощению. Где у нас господин Журден описан? Правильно, в «Мещанине во дворянстве». (Есть еще пьеса Булгакова «Полоумный Журден», но тогда просили бы прощения у Михаила Афанасьевича, а не у Жан-Батиста.) Так что эта загадка несложная. Но есть другая, посложнее, а главное — поделикатнее. В верхней части списка работавших над спектаклем значится: «режиссер и сочинитель — Вениамин Смехов». Казалось бы, и ладно, ему тогда и отвечать за сочинение. Но вот замыкает этот список необычная для театральных выходных данных строчка: «соучастник — Петр Фоменко».

Людям, знакомым с тонкостями театрального процесса, в таких случаях нет нужды наводить справки, чтобы понять, в чем тут дело. Дело житейское. Один режиссер начинает спектакль, другой заканчивает. Можно назвать вещи и совсем уж своими словами: посторонний режиссер работу заваливает, и тогда художественный руководитель театра засучивает рукава, отставляет в сторону другие дела и «вытягивает» спектакль — чтобы не списывать в убыток уже пошитые дорогие костюмы и не травмировать своих актеров, потративших силы на работу. Говорят, невыпущенный спектакль как нерожденный ребенок — психологическая травма для родителей на всю жизнь.

Надо сказать, что история театра знает случаи, когда в сходных ситуациях рождались не просто здоровые «малыши», но и настоящие шедевры. Вроде как режиссер разрыхлял-разрыхлял почву, но вот оплодотворить ее никак не получалось. А потом пришел мастер, сказал нужные заклинания, бросил щепотку чего-то одному ему известного состава — и взошло, заколосилось.

Короче говоря, можно придумывать сколько угодно сравнений и эвфемизмов, чтобы оттянуть неприятный момент, когда надо будет сказать, что Петру Фоменко спасти «Журдена» не удалось. Видимо, потому, что Вениамин Смехов не разрыхлил почву, а закидал ее камнями. Он зачем-то переписал «Мещанина во дворянстве» доморощенными стишатами. В них что ни рифма, что ни «образ» — то булыжник, о который спотыкаешься, поморщившись и помянув нечистого. То «Завтрак на траве» Моне помянут, то монолог Хлопуши из есенинского «Пугачева», то еще что-нибудь столь же неуместное — свалка какая-то. Сочинялось якобы в духе хулиганского, ядреного «Федота-стрельца» Леонида Филатова, только вышло нелепо и нескладно (да и частушечный строй мольеровскому сюжету идет как седло известному животному). Можно, конечно, было бы праздно порассуждать о «бацилле» поэтического задора Таганки, которая до сих пор тлеет в бывшем актере знаменитого театра Вениамине Смехове, тут можно было бы вспомнить, что и Петр Фоменко в том театре успел поработать, но уж вышло все больно плохо. Недоразумение какое-то, а не предмет для рассуждений. 

Сколько текста Мольера в спектакль по комедии Мольера вернул Петр Фоменко и какова была пропорция первоначально, я не знаю. Но я ясно вижу и чувствую, что в течение двух с лишним часов без антракта актеры в богатых исторических костюмах от Марии Даниловой и на фоне стилизованных под гобелены декораций занимаются тем, что пытаются заполнить звенящую пустоту, перескакивая с Мольера на Смехова и обратно. Словечка в простоте не скажут, двигаются много, то одну позу примут, то другую, то пробегутся, то гримаску наметят, то обаянием слабо стрельнут, то неизвестно над чем пошутят. И все это обрамлено расхожей и потому очень дешево стоящей театральной необязательностью — мол, нет тут никаких богатых мещан, стремящихся во дворянство, и хитрых дворян, стремящихся выманить из мещан побольше деньжат, а все мы просто актеры, немного меланхоличные комедианты. Ощущение печали и радости театральной игры Петр Фоменко всегда подмешивает в свои спектакли, но именно что в свои, и тогда игра оказывается катализатором. А здесь она чистый обман, предпринятый, правда, в безвыходном положении. 

Ближе к концу становится понятно, что из комического господина Журдена хотели сделать персонажа драматического. И когда он во время подстроенной церемонии посвящения в мифический сан «мамамуши» валится на пол, как висельник — с обтянутой белым мешком-балахоном головой, смекаешь, что персонаж Владимира Топцова задуман не просто недоумком, каковым Журден был до этого, а страдальцем. Впрочем, драматизм выглядит столь же дежурным и отчаянным, как и беспредметная «театральность». В отношении лучших спектаклей «Мастерской» и самого Петра Фоменко принято писать (выражение уже стало штампом), что это театр «легкого дыхания». Но дышится всегда по-разному. Многие спектакли «Мастерской» действительно похожи на чудеса, которые заставляют зрителя переводить дыхание. А вот этот сам родился уже бездыханным.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности