«Пять вечеров» в Мастерской Петра Фоменко

Пьесы, написанные советскими «неблагонадежными» драматургами 50-60 годов — Александром Володиным, Виктором Розовым, Леонидом Зориным, — казалось, не приживутся во времени новейшем. Уж слишком тексты этих авторов привязаны к реалиям другой жизни. Однако театральная реальность последних сезонов опровергает подобные опасения. 

«Варшавскую мелодию» Леонида Зорина играют в Театре на Малой Бронной с аншлагами четвертый сезон, та же пьеса с успехом идет в Малом драматическом в Санкт-Петербурге. В конце сентября Мастерская ЦДР (арт-директор Марат Гацалов) проведет лабораторию по драматургии Виктора Розова, где молодые режиссеры предложат эскизы спектаклей по пьесам этого автора.

Из года в год в северной столице проходит фестиваль володинской драматургии, куда съезжаются театры из всей России. В прошлом сезоне в Мастерской Петра Фоменко Виктор Рыжаков выпустил спектакль по пьесе Александра Володина «Пять вечеров».

Этот список можно было бы и продолжить. Почему же оказывается востребованной эта драматургия? Один из вариантов ответа — потому, что у театра есть потребность в человеческом, сердечном. Мы научились раздевать человека, исследовать природу его комплексов. Оказалось сложнее взглянуть на человека, у которого, помимо тела, есть душа, которая ищет счастья.

Виктор Рыжаков, режиссер, который открыл нам драматургию Ивана Вырыпаева, и имеет вкус к новой драме, вдруг сдвинул свой интерес к драматургии Александра Володина. Дело не только в том, что Виктор еще и один из арт-директоров фестиваля «Пять вечеров» им. А. Володина в Питере. Скорее, режиссер, посмотрев разные постановки, дозрел до выяснения отношений с володинской драматургией.

Спектакль Рыжакова у «фоменок» устанавливает свою дистанцию со временем, с типом героев, со строем чувств людей тех лет. Виктор ставит не просто текст, а разбирается с той эпохой. Ему не слишком важны политические подтексты, в частности, тот момент, что Ильин возвращается в Москву из ссылки. Ему интересен человек, в котором поселился страх жить.

Равно как интересна режиссеру и Тамара, полюбившая Ильина в еще студенческие годы. Это женщина, которая боится своих чувств. Ей проще жить в клише социума: говорить о работе, о своем племяннике, практически усыновленном ею, поскольку родители его погибли. Тамару играет в спектакле Полина Агуреева, Ильина — Игорь Гордин. 

Сначала кажется, что заявленный прием контрапункта пластики и слова умозрителен и неорганичен. Актеры ломаются, слова отлетают от них, и кажется, что эти режиссерские кунштюки будут мешать актерам. Однако именно этот прием намеренного разрыва между словом и телом актера взрывает текст Володина и приводит к впечатляющему результату.

Глубинная природа страха перед собственными чувствами охватывает всех участников драмы. Они не просто говорят не то, что чувствуют, а порой говорят прямо противоположное.

Вот Ильин появился в доме Тамары. Она предлагает ему остаться на три дня и три ночи у нее в доме, прекрасно понимая всю степень деликатности такого предложения. Она замирает: вдруг он уйдет? Но, собирая остатки воли в кулачок, скрывая дрожь в голосе, верещит своим тоненьким голоском: «Впрочем, я уговаривать вас не собираюсь».

Рыжаков обнажает страхи героев выразительной мизансценой. Они разговаривают через дверь, не видя друг друга, но мы видим то, что хотят скрыть оба. Видим, как сильно она хочет, чтобы он остался.

Разговоры о заводе, о коммунизме, о письмах Маркса — вся эта фразеология времени есть шелуха, но в нее, тем не менее, поверили наивные души. Такой Тамаре, которую играет Агуреева, пристало бы читать поэзию серебряного века, а она вопросительно щебечет: любят ли его рабочие? Ей бы носить шелковые чулки, а Тамара то и дело подтягивает свои грубые нитяные — они предательски собираются гармошкой. Ей бы надевать изящные платья, а она изображает из себя рабочего человека и носит что-то наподобие рабочей униформы. Единственное, что себе позволяет Тамара Агуреевой — шиньон размером едва ли не с нее саму. Шиньон тщательно пришпилен к ее аккуратной прелестной головке, что делает ее чуть смешной, чуть нелепой, какой-то беззащитной, маленькой и хрупкой.

Полина Агуреева играет выше всех похвал: актриса насыщает роль нюансами, оправдывает все сложные задачи, которые ставит ей режиссер.

Вот только-только за накрытым столом она ворковала про рабочий класс, отчаянно скрывая свои чувства, но Ильин Гордина, утомленный прелюдией советской дискуссии, пресекает ее воробьиное забалтывание. Грубо, как шофер, и бережно, как влюбленный человек, берет он на руки свою Тому. Та и не сопротивляется, но и ставит свой акцент, изображая Одетту, белого лебедя. Ей нужен сталинский фасад классического приличия. 

Они преодолеют порог, и квартиры, и своих собственных запретов.

Сядут вдвоем, и просто-просто она скажет ему, что поедет за ним на край света и не вспомнит в этот момент ни про рабочий класс, ни про письма Маркса.