Дансинг в пустыне

«Мастерская Петра Фоменко» успешно развивает свою чеховско-тургеневскую эстетику, находя ее отголоски даже в безысходной современной драматургии. Новый спектакль «Танцы на праздник урожая» по пьесе Брайена Фрила продолжает тему, начатую спектаклями «Шум и ярость», «Таня-Таня», «Месяц в деревне».
О «чувстве пропасти между тем, что должно быть, и тем, что произошло», в новом спектакле говорит Майкл, сын одной из героинь, вспоминающий прошлое; его играет Кирилл Пирогов — блистательный Квентин из «Шума и ярости». О подавленных втуне надеждах, страстях и мечтах, похороненных без пафоса, говорит каждый поворот головы любой из пяти женщин, живущих в бедной ирландской деревушке одной дружной семьей-коммуной, но тем более отчетливо осознающих свое одиночество в тесном кругу сестер.
Закапсулированность чувств, осознанная или нет, так или иначе всегда присутствует в пьесах Фрила. С драматургией живого классика ирландской литературы московская публика познакомилась не так давно: на последней «Золотой маске», когда Лев Додин привозил «Молли Суини». Вне зависимости от режиссуры трудность реализации чувств в героях фриловских пьес онтологична: бессмыслен сам акт вербальной коммуникации. В «Танцах┘» в качестве альтернативы слову предложено движение. Сельская школьная учительница Кейт (Галина Тюнина), вязальщицы Агнес и Роуз (сестры Кутеповы), домохозяйки Мегги и Крис (Мадлен Джабраилова, Полина Агуреева) сначала танцуют едва-едва, а вскоре — почти обезумев, высоко и нелепо задирая ноги, в ритме тустепа или фокстрота, надеясь приблизиться к другим берегам, на которых, возможно, бывают настоящие мужчины, налаженные радиоприемники. Но весь шум и ярость их ритуального танца выглядят печальным подтверждением невозможности прорыва за пределы собственной кармы, против которой, как известно, не попрешь.
Деревянные ширмы, соломенные абажуры, плетеные корзинки на неструганных полках, большие вязаные свитера на актерах и широкие клетчатые платья на актрисах — весь этот предельно экологический антураж подчеркивает провинциальную нетронутость их судеб. Никто из девушек не может знать, на каком берегу будет счастье — с сухой ячменной лепешкой и тремя яйцами на восьмерых здесь или на каком-нибудь острове Капри, куда так безнадежно рвется Мэгги.
Как всякая хорошая драматургия, пьеса Фрила дает возможность сыграть любое количество смыслов, вынуть любой из доступных слоев. «Фоменки» сыграли свой фантом, свое воспоминание о будущем — историю разрушающегося Дома, который у них самих появился достаточно недавно. Иногда, правда, кажется, что они недоигрывают что-то очень важное, но та оптимистическая вдумчивая легкость, которая всегда помогает им смеясь выражать невыразимое, заставляет забыть об этой недоигранности.
Хотя именно в ней и еще, наверное, в произвольно включающемся радиоприемнике, кроется неограненная, угловатая прелесть этого спектакля. Поймать ее еще можно, удержать — утопично. «В том и беда. Один быстрый взгляд, и все исчезло. Только отвлекся — и все просмотрел», — говорит Мэгги Майклу, с улыбкой держа в ладонях пойманную пустоту: «Кажется, я видел», — зачарованно отвечает Майкл.
P. S. Еще в 1987 году постановщик «Танцев на праздник урожая» ставил пьесу Фрила «Переводы» об антагонизме коренного ирландского населения и англичан-завоевателей. В «Танцах┘» тема противостояния национального менталитета (Кейт) и модернистского бунта поручается блаженной Роуз Полины Кутеповой.
Пьеса «Танцы на празднике урожая» написана в 1990 году и впервые поставлена на сцене дублинского Abbey Theatre, затем перенесена на Бродвей, где постановка получила три приза «Тони». В 1998 году режиссер Пэт О'Коннор снял одноименный фильм с Мэрил Стрип в роли Кейт. Спектакль «Мастерской» — первая постановка этой пьесы в России.