Парафразом по классику

В театре «Мастерская П. Н. Фоменко» состоялась премьера спектакля «Прости нас, Жан-Батист┘» («Журден-Журден»). «Сочинитель и режиссер» постановки Вениамин Смехов пересказал комедию Мольера своими словами, стихами и позами. «Соучастником» в этом деле стал Петр Фоменко.

Последнее время жанр «парафраза», пересказа, перепева стал решительно модным. В меру сил, таланта и разумения нам пересказывают новеллы Эдгара По («По По» Евгения Гришковца), «Анну Каренину» («Анна Каренина-2» Олега Шишкина), «Воскресение» («Воскресение. Супер» братьев Пресняковых), «Обломова» («Облом-off» Михаила Угарова). Иногда этот пересказ вдруг цепляет что-то в дне сегодняшнем, чаще остается карикатурой на выбранный оригинал. Один из пионеров жанра Вениамин Смехов, уже в начале 80-х выпустивший пластинку с очаровательным «перепевом-пересказом-переплясом» «Али-Бабы и сорока разбойников», обратился к классической пьесе Мольера «Мещанин во дворянстве» (по мнению сиятельного зрителя Людовика XIV, одной из самых удачных пьес его придворного комедиографа).

Еще лет семь-десять назад эту пьесу можно было бы счесть остроактуальной. Мало ли вдруг и сразу возникло в нашем обществе Журденов, мечтающих о дворянстве и внезапно обедневших российских привилегированных лиц, пустившихся во все тяжкие, учителей, которых нанимали учить этикету, языкам и грамматике. В любом зрительном зале сидел бы не один Журден, стремительно бросившийся в светскую жизнь. Сейчас бум нанятых на все-все-все учителей, посвящений в сан «мамамуши», парадные обеды «со значением», явно пошел на спад. Потеряв злободневность, эта пьеса Мольера привлекает скорее тщательностью отделки, комизмом положений, мастерством построения интриги, напором темпа, наконец, самой красочностью эпохи Людовика-солнца с ее пудреными париками, несуразными шляпами, туфлями, украшенными бантами и драгоценностями, — прочими аксессуарами, радующими взор. То есть все ее достоинства менее всего могут быть выявлены именно в жанре «парафраза», примерно как пушкинский стих все-таки многое потеряет, если его пересказать своими словами.
Неверно изначально поставленная задача, как выясняется, оказывается вещью фатальной и неисправимой для любой команды. Для спектакля «Мастерской П. Фоменко» задействованы отличные художники Александр Боровский и Маша Данилова. Сцену «Мастерской» украсил рисованный задник, созданный художником Александром Боровским. А художник по костюмам Маша Данилова создала сложные комбинации костюмов из необъятных плиссированных рубашек, шитых камзолов, париков, завитых буклями и театральных масок.

В непривычном качестве «соучастника» в постановке принял участие и Петр Фоменко, видимо, на правах старого друга Смехова и руководителя театра «доводивший» спектакль до премьерной готовности. Заняты популярные артисты «Мастерской», такие как Владимир Топцов (Журден), Рустэм Юскаев (Философ), талантливые молодые Галина Кашковская (Люсиль), Наталья Мартынова (Николь). Компания собралась вполне отобранная. И тем удивительнее, что спектакль не просто не удался, но оставил тягостное ощущение какой-то любительской подделки, только изредка расцвеченной то блесткой таланта, то изяществом мизансцены. И это особенно огорчительно именно потому, что «Мастерская» долгие годы оставалась образцом и примером высокого профессионализма.

Вымученные шутки, вялый ритм, несмешные подначки, комические приемы, пропахшие нафталином, — и это только самый скромный перечень претензий. Мольеровский смех (когда-то Булгаков с удовольствием живописал громовое «бру-га-га» зала, от которого гасли лампы) сменился той особой театральной скукой, когда дохнут мухи, а чем больше веселятся актеры на сцене, тем похороннее настроение зала. Да и неловко смеяться, когда главный герой из жертвы тщеславия переделан в рыцаря и жертву безответной любви («Твои прекрасные глаза заставляют меня уми-и-рать от любви», — произносит Журден-Владимир Топцов примерно раз в десять минут). А под конец, когда на Журдена наденут саван и начнут мучать под видом посвящения в мамамуши, даже действующих лиц начинают грызть упреки совести.

Складывается ощущение, что и сами создатели ощущали какой-то непорядок со своим детищем. Недаром под конец они долго просят прощения у Мольера. А сам спектакль так и назван «Прости нас, Жан-Батист┘» («Журден-Журден»). Что лишний раз подтверждает простую житейскую мудрость: проступок, за который необходимо просить прощения лучше бы вообще не совершать┘