Невыносимая этюдность бытия

Самая великая гордость театра «Мастерская Петра Фоменко» — его женщины. Среди фоменковских мужчин, никто не спорит, тоже водятся яркие индивидуальности, но такого числа «коллекционных экземпляров», как в девичьей части труппы, не знает ни один российский театр. Как с такими девушками да без «Трех сестер»? Непорядок. Петр Фоменко взялся восполнить досадный пробел в афише.

Как распределятся роли сестер Прозоровых, гадать не приходится, когда в театре имеются две природные сестры Кутеповы. Ксению одели в белое и назвали Ириной, для Полины, наоборот, припасли черный цвет и имя Маша. На роль Ольги, ясное дело, назначили Галину Тюнину. Цвет сестринских платьев, равно как и прочие сценические прихоти автора, соблюдены в спектакле Фоменко со всей строгостью. Попробуй не соблюди, когда сбоку в уголке сцены притулился придирчивый Человек в пенсне (Олег Любимов), водящий пальцем по строкам и сличающий всякое актерское слово с тем, что записано в его скрижалях.

Расхожий, граничащий со сценической банальностью прием заставил вспомнить о фоменковской инсценировке начальных глав «Войны и мира». В том спектакле тоже имелось нечто вроде рамки, куда были втиснуты все толстовские герои: актеры просто читали толстенную книгу и тут же, моментально вживаясь в роль, разыгрывали перед нами «сценки на тему».

Соскребая хрестоматийный глянец с классики и страшась заскорузлой негибкости сценического продукта, Петр Фоменко примерно так же поступил и с «Тремя сестрами». Он называет свою работу «сценическими этюдами на пути к спектаклю», а Человек в пенсне то и дело нудит из своего угла: «Пьеса еще не совсем готова, а мне необходимо присутствовать на репетициях!» (это, разумеется, реальная цитата из чеховского письма к Книппер).

Быть по-этюдному, по-студийному легким в «Трех сестрах» — дело тяжкое. Слишком тяжелый груз интерпретаций волочит за собой эта пьеса, слишком просто цепляются одно за другое колесики слов, давно вызубренных нами наизусть в театральных залах. Рефлексирующий по этому поводу Фоменко даже пожаловался зрителю на основную режиссерскую проблему, вынеся в программку главную для себя цитату из «Трех сестер»: «Так вот целый день говорят, говорят┘ Живешь в таком климате, того гляди, снег пойдет, а тут еще эти разговоры». Автор-очкарик время от времени с отчаянием бросается к своим героям с криком «Пауза!», но те, отмахиваясь от него, как от мухи, продолжают множить массу слов.

Дорастя до премьеры, фоменковские «Три сестры», несмотря на их долготу (4 часа с двумя антрактами), по-прежнему кажутся длинной цепью актерских этюдов. Какие-то сцены сыграны с ошеломляющей силой и пронзительностью, какие-то приходится терпеливо пережидать, смирившись с тем, что «говорят, говорят┘». Чаще, к сожалению, интересней следить за виртуозными актерскими работами, чем за режиссерской мыслью. Впрочем, и актерские работы в большинстве случаев оказались предсказуемо-виртуозны. В рецензиях начала прошлого века в таких случаях было принято писать: «Как всегда, хороша оказалась г-жа Тюнина». Опоры, на которых держатся фоменковские спектакли, не подвели: помимо трех главных исполнительниц, должны быть названы Юрий Степанов-Чебутыкин и Карэн Бадалов-Соленый. Но из неожиданных актерских решений — разве что обаятельно-нелепый и некрасивый барон Тузенбах, придуманный записным красавцем фоменковского театра Кириллом Пироговым.

Для того чтобы браться сегодня за «Трех сестер», нужны какие-то особо веские причины. У Фоменко таких причин было немало, и все их мы знаем по именам. Ксения и Полина, Карэн и Юрий, Галина и Кирилл┘ Но глубинной причины, о которой мы все не были бы осведомлены до премьеры, так и не обнаружилось. Петр Фоменко, как от него и ждали, поставил лучшую версию «Трех сестер» из всех, что имеются нынче в Москве. Кто бы и сомневался в этой победе. Но все же хотелось бы большего.