Лучше Толстого

Лев Николаевич Толстой сочинил исповедь очаровательной женщины, искренне кающейся в том, что ей чего-то всегда недоставало в жизни, чего-то непременно хотелось, несмотря на любовь мужа, безбедное существование, природную красоту и здоровых детей. Представил подробнейшее исследование на тему: как, куда и почему уходит та неповторимая легкость отношений между мужчиной и женщиной, называемая любовью, что тому причиной, кто виноват и что следует предпринять. Под предлогом художественного произведения под названием «Семейное счастие» Толстой соорудил чуть ли не классификацию, сродни дарвиновской, и ответил на все мучающие человечество вопросы. Его диагноз семейного счастья прост, как средство от насморка: «Всем нам, а особенно вам, женщинам, надо прожить самим весь вздор жизни, для того чтобы вернуться к самой жизни», чтобы потом «новое чувство любви к детям и к отцу детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни».
Петр Фоменко, будучи не только режиссером-постановщиком, но и автором композиции, все резонерство тактично, как он это умеет, опустил и толстовское резюме не озвучил. Пересказал его повесть иначе, мягче и изящнее. Убрал поучительный пафос, оставив фантастическую точность толстовских наблюдений и описаний. То, как Ксения Кутепова (Маша) тончайшим голоском едва выводит томную вязь романса: «о, как я верю, что мы встретимся снова┘» восхитило бы самого Льва Николаевича, у которого было особое отношение к прекрасным переливам нот, фортепианным концертам, пьесам и сонатам. В ее неумелом, нетвердом пении есть и искренность, и желание нравиться, и страх не выдержать взятых манер светской дамы, и скрытые, тайные, неведомые желания┘ Все то, что по мнению Толстого пробуждает в человеке, а особенно в женщине, музыка. Совсем толстовская, прямиком из воспоминаний Сухотиной-Толстой, почти геройская сцена, когда влюбленный Сергей Михайлович (Сергей Тарамаев) ловит уже у самой земли стремительно летящую с лестницы прелестницу Машу.
Фоменко точно знает, что составляет настоящую прелесть писателя. Толстовскую декларацию под названием «Семейное счастье» он наполнил красотой и живостью лучших сцен «Войны и мира». Из двух слов, составляющих название повести, Фоменко больше любит второе — «счастье». Понятие более зыбкое и неуловимое, чем рассматриваемый Львом Николаевичем институт брака. Поэтому фоменковское «Семейное счастье» получилось с вопросами без ответов, с многоточиями взамен пространных предложений Толстого, драматичных, как ссора двух дорогих друг другу людей. И завершил Фоменко толстовскую повесть иначе. Не уверенностью в некоем составленном кодексе жизни, а женскими упреками и извечными вопросами, остающимися без определенного ответа. Его «Семейное счастье» о том, что то самое счастье, дни любви, «сладкие грезы весны» удалились куда-то и никто не знает, как их воротить.