Танцующие на свету

Возможно, нам вскоре предстоит пересмотреть все пьесы современного ирландского драматурга Брайена Фрила, так как на русской сцене один за другим у него появились весьма серьезные поручители — театры Льва Додина и Петра Фоменко. Это вполне достаточные основания, чтобы войти в моду, а уже потом сколько угодно рассуждать о достоинствах его пьес — иной раз вторичных, а порой попросту занудных.
Спектакль Мастерской «Танцы на праздник урожая», поставленный молодым режиссером Прийтом Педаясом, кажется инсценировкой большого романа. На такой лад всегда настраивает фигура рассказчика, подчиненная мнимому своеволию памяти. В таком случае решающим для спектакля становится┘ дыхание. Если воздуха хватает, значит, у автора, театра и зрителя есть общая память.
В «Абсолютно счастливой деревне» и толстовских романах мы дышали сообща родной историей и родной литературой, где любая дата, словечко или имя персонажа — укол-подсказка для игры воображения. А куда себя ущипнуть, когда речь идет о детстве ирландского байстрюка Майкла, живущего в двух милях от деревни Беллибег графства Донегал с мамой, четырьмя незамужними девушками и дядей, священником-миссионером, вернувшимся из Индонезии? Щипай не щипай себя в таком пейзаже, подкорка молчит. И разве что время действия — 1936 год да порыв незадачливого папаши отплыть воевать в Испанию (хотя и его мотивы далеки от знакомого интернационального долга) подключают лишь самые общие ассоциации. 
В этих далеких краях, среди экзотических реалий, непривычного семейного уклада, своеобразных характеров и непредсказуемых реакций поначалу чувствуешь себя любознательным интуристом, дивясь отличиям. Но вскоре попадаешь в традиционный фоменковский капканчик, когда чуднóе оборачивается чýдным.
┘Тот год запомнился Майклу (К. Пирогов) появлением в доме приемника «Маркони» и возвращением дяди. Приемник где-то коротил и потому включался и выключался по собственному желанию. А дядя (К. Бадалов) так долго говорил на суахили, что теперь, перебирая синонимы, с трудом набредал на нужное слово.
Возможно, эта тысяча первая история о тех, кто родом из детства, и осталась бы поиском синонимов, набором банальностей, но она оживает под рукой режиссера, словно чертов «Маркони», неожиданно и всегда на желанной музыке. Новостей здесь не транслируют. Их приносят за две мили на усталых ногах.
А музыка играет так громко, так весело для пяти сестер Мундэй, августовские недели из жизни которых и составляют робкий сюжет-воспоминание. Бессобытийный, но чувственный. Впрочем, и бессобытиен он только для тех, кто слушает радио и смотрит телевизор. Там не расскажут, какое горе, когда умирает прирученный тобой петух, и на что жить, если некому продать перчатки ручной вязки и не продлен контракт в местной школе.
За опрятностью, немногословием, деликатностью нам сразу и не распознать их бедность, суровость повседневного быта. Нам, твердо выучившим, что трудней и тяжелей, чем мы, никто никогда не жил, и невдомек, что лямку можно тянуть, начищая каждый день обувь обитателей деревенского дома, не стеная, не ища виноватых, не проклиная отца ребенка за то, что не женился┘ Может быть, мы видим их детскими глазами Майкла, помнящего, как расцветали мать и тетушка Агнес, завидев его непутевого папашу (Р. Юскаев), как лукаво насмешничала крепкая Мегги, сочинявшая для него загадки, и подсовывала подарки неулыбчивая Кейт? Может быть. «Сдаюсь», — упреждал в таких случаях находчивый мальчишка, не дожидаясь конца вопроса.
Сдаюсь, не знаю, как объяснить, почему так по-русски болит душа за этих безмужних ирландских молодух и так поет вместе с ними, когда они вытанцовывают свой танец, нелепый, как толстые шерстяные чулки, которые не удерживают подвязки, грубоватый, как их вытянувшиеся вязаные кофты на чахлых задах. Танец — изящный и застенчивый, как не выплеснувшаяся любовь.
Сестры Кутеповы, Галина Тюнина, Мадлен Джабраилова и Полина Агуреева абсолютно неузнаваемы в новых ролях, потому что Майкл знает их только в таком воплощении. Мы же, отыскав сходство с русской родней, вновь пленяемся разнообразием чувственных подробностей, щедростью деталей, открытой ясностью натур.
В сущности, о чем бы ни рассказывали нам в последнее время со сцены Мастерской, в разной аранжировке угадываешь лейтмотив. Есть в жизни человека мгновения, когда для него светит солнце, поют птицы и так далее. Только спустя годы он сознает, что это было. Всегда в прошедшем времени. Счастье пережить то же в настоящем дарит театр. Этот театр. В других другое настоящее.