Полина Агуреева: "Я люблю жесткость"

«Мастерская Фоменко» открывает новое здание премьерой «Бесприданницы». Исполнительница главной роли Полина Агуреева рассказала о том, чем Лариса Огудалова похожа на Веру из фильма «Эйфория».

Агуреевых — как бы две. Одна — «солнечный зайчик» «Мастерской Фоменко». Вечно юная, бесконечно обаятельная, она игриво порхает по сцене то радостной Наташей Ростовой, то кокетливой Настенькой в «Белых ночах», то абсолютно счастливой Полиной из «Одной абсолютно счастливой деревни». Другая — в спектаклях и фильмах Ивана Вырыпаева: накрытая страстью с головой молчаливая Вера в «Эйфории» или красавица, роняющая с полудетских уст жуткий монолог престарелого маньяка-людоеда в «Июле». Теперь Полина Агуреева играет Ларису Огудалову — роль, которая может вобрать в себя обе эти ипостаси.

О планах поставить «Бесприданницу» с вами Петр Фоменко говорил уже несколько лет назад. За это время столько всего произошло: «Эйфория», «Июль», сын у вас родился. Как это повлияло на роль Ларисы?

Конечно, любое событие в жизни меняет тебя по-человечески, но на образ это влияет как-то косвенно, не напрямую. Смысл — это данность. Важно, насколько глубоко ты его почувствовал. И если почувствовал, то это как откровение. «Бесприданница» мне крайне дорога у Островского. Она у него самая языческая. Я понимаю, почему его называют русским Шекспиром. В этой пьесе много трагического, много языческих подлинных страстей. Мне хотелось бы, чтобы в моей героине чувствовались и язычество, и трагизм. Но сделать это очень трудно.

Что для вас язычество?

Это когда человек идет за своим страстным импульсом. Но Лариса свой и чужой страстный импульс наделяет духовным содержанием. На этом она и погорела, потому что ее окружают люди, которые следуют за импульсом, а не за содержанием. Проходит импульс — исчезает и содержание. У Островского Лариса просто гениальные слова в финале говорит: «Да я не хочу мешать никому. Живите, живите все. Вам надо жить, а мне надо умереть. Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь. Вы все хорошие люди. Я вас всех люблю». Это не экстатические слова. Мне это близко.И я вот это хотела бы сыграть. Меня это трогает.

Так в этом смысле ваша Вера из «Эйфории» тоже язычница?

Когда мы снимали «Эйфорию», я думала об этом. И, знаете, Петр Наумович, посмотрев фильм, сказал, что у него какие-то параллели возникли. Правда, Вера — существо более животное.А Лариса для меня — почти как Кармен. Петр Наумович говорит, что эта женщина достигает свободы даже ценой жизни. Свобода ведь не вседозволенность. Это твой осознанный выбор. Свобода имеет смысл, если ты готов за нее заплатить всем. Лариса готова. А Паратов не готов. Она думает, что он такой же, как она. А он┘ он другой. В этом ее трагедия. Сама про себя не знаю — смогу ли я заплатить за свободу жизнью. Думаю, что нет, хотя бы потому, что у меня есть сын. Но мне ее путь близок. Мне нравится, что она такой борец с миром.

Мне кажется, что Петр Наумович свою «Мастерскую» от трагедий оберегает. Она как рай, где для обитателей время остановилось. Они вечно юны и прекрасны.

Может быть. Но мне кажется, что малахольность или блаженность прекрасны, но могут быть только результатом внутренней борьбы и страданий. Только тогда ты имеешь право на свет. Свет нужно заслужить. Я не считаю себя человеком, который имеет право на свет.Во мне очень много темного, нехорошего. Мне надо это как-то прожить и изжить, я не хочу от этого открещиваться. Хотя я думаю, что путь не имеет смысла, если он не ведет к свету.

А тогда ваш маньяк, который съедает Бога в «Июле» — разве не попытка выхода из этого «рая»?

Он осознанный, этот выход. Он мне очень нужен.

То, что узнали за пределами «рая», вы в «Мастерскую» несете?

Я стараюсь нести свой внутренний мир. Если я что-то поняла, то в любую роль это несу. Иначе работать не могу, не умею лишать себя своих мыслей, ощущений. И не важно где — будь то театр Фоменко или «Практика»;. Профессия — это больше все-таки человеческий путь.

А Фоменко новое в вас не мешает?

Не знаю. Но мне кажется, иногда он со мной соглашается. У него есть прекрасная и уникальная черта: он умеет слышать.Я это умею гораздо хуже. Мы спорим. И часто не понимаем друг друга. Но когда слышим друг друга — многое получается. Например, мне очень любопытна статика. Я приблизительно понимаю, как освоить пространство внешне — в движении. Но интересно освоить его внутренне — в статике. «Бесприданницу» мы играем на Большой сцене нового здания «Мастерской». И там почти весь третий акт я стою. Не знаю, что получится, но интересно.

Трудно осваивать необжитое еще пространство?

Я очень сильно ощущаю, что помещение новое. Все современные помещения слегка смахивают на метро. Это надо преодолеть. Но я вижу, как все радуются своему новому дому. И чувствую большую ответственность. Надо же его намолить.

У вас есть потребность поработать еще с другими режиссерами?

Есть и очень большая. Но у меня нет какой-то конкретной мечты о роли или режиссере. Мне хочется заглядывать в рот партнеру, режиссеру, учиться. Я это люблю.

Не боитесь в незнакомом режиссере жесткости или того, что он захочет достучаться до чего-то очень для вас больного?

Я сама в каждой роли хочу достучаться до своего чего-то очень больного. Я вообще люблю жесткость. Театр имеет смысл только тогда, когда он до кишок достает. Смотря, правда, до каких. Но даже когда и до физиологических достают — у меня это вызывает большее уважение, чем если «никак». Я за жесткость.Так, на мой взгляд, вероятнее добраться до смысла и света.