Есть такой характер!

Полина говорит как играет. Легко, впроброс, на бегу. «Сегодня еще не было ни минуты, чтобы просто присесть», – признается актриса и ведет меня длинными коридорами нового здания «Мастерской Петра Фоменко», которую много лет поддерживает Банк ВТБ. Как выясняется, ведет в курилку. Только что закончилась репетиция, и вот уже пора гримироваться для сегодняшней «Бесприданницы». В курилке людно. «Полина, привет! Вот, посмотри», – начинает листать фотографии в телефоне Алексей Колубков (Мокий Парменыч Кнуров в «Бесприданнице»). А уже через минуту к нам заглядывает гример – некогда прохлаждаться, пора готовиться к спектаклю. «Можно я докурю? И мне нужно немного времени поговорить», – просит Агуреева. «Полина, пойдем. Дашь интервью у нас». Полина послушно идет за гримером. «Вы не против, если мы пообщаемся прямо тут?» – предлагает Полина, усаживаясь в кресло под яркий свет гримерской лампы.

Полина под лампой

Что способна рассказать актриса о себе, своем отношении к жизни, о выборе режиссеров – если Полина кого полюбит, то, кажется, ух, очень серьезно полюбит, – о любви, о дружбе, в перерыве между сигаретой и щипцами для волос, которыми с двух сторон стягивают ее голову гримеры? Заготовленные вопросы кажутся неуместными, излишне прямолинейными, нетактично сформулированными. Да и говорит Полина вполголоса, не заостряя эмоциональные акценты. Кажется, так же она плетет свои кружева на сцене – без криков, резких жестов, манерности, кружится, пританцовывает, напевает. Воплощенное обаяние женственности, нежности и музыкальности.

– Полина, вы весь день в театре, с репетиции на спектакль. Что готовите?
– Мы сейчас репетируем очень интересную пьесу Луиджи Пиранделло «Гиганты горы» с Евгением Борисовичем Каменьковичем. Она никогда не переводилась на русский язык, и для России это абсолютно новая постановка. Пиранделло работал над этой пьесой до самой смерти и не успел закончить, так что в некотором смысле это итог его жизни. Пьеса очень красивая, очень театральная и очень символичная, о том, что жизнь имеет смысл, только когда в ней присутствует творчество. Но заниматься этим опасно. Если заниматься по-настоящему.

– Вы только что получили «Золотого орла» и, кажется, поставили антирекорд пребывания на сцене. Вышли, поблагодарили и тут же скрылись. Не любите публичность?
– Не то чтобы не люблю. У меня нет социальной маски. Я не очень умею и не совсем представляю, что, кроме «спасибо», можно там еще сказать.

– У вас был период, когда вы много времени уделяли театру «Практика», где играли в спектакле «Июль». Как это совмещалось с «Мастерской»?
– Там я играла один спектакль два-три раза в месяц, а здесь – десять. Так что никакого перевеса в сторону «Практики» никогда не было. Но это был спектакль, который я очень любила. Вообще это один из моих любимых спектаклей.

– Но тогда «Июль» многих шокировал. История про маньяка-канибала, рассказанная от первого лица. И вы в роли рассказчицы. В «Мастерской» ваши героини в основном романтичные девушки…
– Романтичные?! Во-первых, в «Бесприданнице» у меня совсем не романтичная Лариса. Это раз. В «Белых ночах» – тоже. Достоевский тоже не самый романтичный автор. Наташу Ростову я тоже играю не романтичной героиней. «Пять вечеров» – тем более.

– То есть это стереотипы?
– Похоже, что да. И это проблема людей, которые создают их, а не моя. Я никогда не играю романтичных героинь. И не совсем понимаю, что это вообще значит, «романтическая героиня». Я считаю себя характерной артисткой, и всегда, в любой роли мне интересна именно характерность. По-моему, это заметно. Романтичный человек – это человек, который немножко оторван от жизни и существует в выдуманном им самом идеальном мире. Мне кажется, что Лариса Огудалова не живет в идеальном пространстве. Она живет в конфликте с окружающим миром. А это разные вещи.

Превратить Полину Агурееву в Ларису Дмитриевну может только сама Полина Агуреева. Накрутить букли ей помогают сразу два гримера. Как бы то ни было, внешне эта бесприданница выглядит более чем романтично.

– В одном интервью вы сказали, что Фоменко было неинтересно, если ему не предлагали свои идеи. Он этому учил или все шло от самих актеров?
– Петр Наумович всегда учил идти от себя, от своего понимания происходящего, своего понимания роли, своего ощущения конфликта. Он говорил: «В театре было все, только вас не было». Этим и ценна профессия – не важно, сыграешь ты лучше или хуже, главное, что сыграешь индивидуально. Как только ты можешь сыграть. Поэтому в каком-то смысле и учил. 

– Полина, так вы спорщица?
– Ну уж точно не актер-пластилин. Мне просто неинтересно, если не могу сама что-то искать.

– А как вы решаете, стоит ввязываться в кино или театральный проект?
– Кино и театр для меня очень разные вещи. Кино я не воспринимаю как возможность активного творческого поиска. Для меня это какое-то развлечение. Наверное, потому что пока не попадались глубокие и сложные роли, где было бы интересно что-то искать. Роли там выбираю по принципу, чтобы не было стыдно в них играть. А в театре – по принципу глубины. Чем глубже тема, тем интереснее.

– В какой-то момент вы перестали играть Наташу в «Войне и мире», и на эту роль ввели Веру Строкову. Нет ревности?
– У меня был маленький Петя, и я попросила ввести второй состав. А ревности нет абсолютно никакой.

– «Война и мир» – один из спектаклей, которые переносили из старого здания с маленьким залом в новое большое пространство. Это был болезненный процесс?
– Абсолютно безболезненный. Но вот спектакль «Война и мир» мне больше нравился в маленьком зале. Было очень здорово, что такая эпическая вещь, такая глубина – в спичечной коробке. Но и на большой сцене его можно играть.

– Изменилась ли атмосфера в театре с тех пор, как он увеличился и стали набирать стажерские группы?
– Дело в том, что у меня никогда не было восприятия нашего театра как семьи. Может быть, это было у первого поколения. У меня – нет. Конечно, атмосфера меняется, когда приходят новые люди. Но это нормально. А так, что будто в семью вошли чужие люди, – нет.

– То есть «Мастерская Петра Фоменко» – просто место работы?
– Да! Но я очень люблю свою работу. Конечно, не забываю о ней, приходя домой. Я живу в своей работе, хочу жить в своей профессии, вся моя семья в ней живет, и даже Петя. Я хочу отвечать на какие-то вопросы в своей профессии. Но все-таки это индивидуальный поиск. А воспринимать какое-то количество людей как свою семью – это совсем другое. Театр, которому я служу, находится внутри меня – это больше, чем место работы. Он не относится к конкретному месту. Для меня это образ жизни. А место работы – это немного другое.

«Хочу быть маргиналом»

Сергей Урсуляк, единственный кинорежиссер, у которого Полина Агуреева снимается сейчас, говорит, что она – человек прошедшего времени. В ее речи, интонациях чувствуется та особая начитанность, которую дает только хорошая семья. Прежде чем начать говорить, она дает собеседнику полностью закончить мысль и отвечает как будто на четверть тона тише. Похоже, Урсуляк прав.

– Вы где-то сказали, что не переносите подмену понятий, когда «вместо страдания – переживания, вместо счастья – радость», словом, где серьезное подменяется поверхностным. Думаете, это признаки только сегодняшнего времени?
– Мне кажется, это произошло не так давно, и это повсеместно. Очень страшно, когда молодой человек, читающий Достоевского в школе, не может понять, в чем трагедия Раскольникова. Как в анекдоте: «Убил пять старушек – рубль». Это очень плохо для человека, для России, для мира. Мне не нравится мир, где люди не страдают, не мучаются, не ищут ответы на проклятые вопросы. Мне неинтересно жить в мире, где нужно быть просто успешным, хорошо зарабатывать и расти по карьерной лестнице. Мне кажется, это ущербный мир. 

– Но разве способность сопереживать, переживать, видеть дальше собственного носа не закладывается с детских лет, еще в семье, у мамы на коленях?
– Конечно! Но воспитывает и школа. Мой сын учится в школе, и я вижу, там не воспитывают в человеке способность к размышлению, к задаванию себе внутренних вопросов. Воспитывают нацеленность на успех. Мне это не нравится. Мне не важно, что Петя получает тройки, мне важно, чтобы он был глубоким и умным человеком. А в школе важны пятерки.

– Может быть, дело семьи – научить воспринимать это правильно?
– Довольно трудно жить в мире, где тебе насаждается успешность. Ты же вынужден существовать в социуме. А это всех вещей касается: и кино, и рекламы, где тариф могут назвать «Любимый». Слова «любимый», «счастливый» просто теряют значение, когда применяются к сотовым телефонам.

– Кстати, в иврите есть отдельное слово, которое выражает любовь к ребенку.
– Я не разделяю любовь на виды. Любовь не делится, только умножается. Любовь к ребенку, к мужчине или даже к театру – она одной природы. Мне бы хотелось одинаково все любить.

– Хорошо, а как этому всему противостоять?
– Ну как?! Книжки читать, смотреть фильмы про войну. Не современные, а, например, «Отец солдата».

– Вы часто его упоминаете. Это ваш любимый фильм?
– Я его вспомнила, потому что мы недавно смотрели с Петей. Мне кажется, очень важно узнавать такие картины. Нужно, чтобы понятия и мысли, которые были с библейских времен, сохранили свою чистоту, были и у нас в ходу. Есть такая мечта.

– Разве это восприятие не было всегда уделом довольно небольшого количества людей?
– Конечно, но общая социальная атмосфера очень изменилась. Если говорить об обывателе советских времен и сегодняшнем – это разные обыватели. Обыватели в советские времена знали, что нужно прочитать три книжки в жизни, так положено. Фоном их жизни были фильмы о войне. А сейчас фон жизни обывателя – ашаны, рынки и гаджеты, а не книжки. Сегодня люди, которые читают книжки, – маргиналы. Но я согласна – хочу быть маргиналом.

«Не нужно мешать мух с котлетами»

«Я регулярно отвечаю на вопрос, назван ли мой сын в честь Петра Наумовича. Просто люблю это имя. Но, наверное, Петру Наумовичу было приятно», – говорит Агуреева. И тут же признается – затащить в театр ребенка совершенно не пытается.

– В новогодних спектаклях, которые в вашем театре принято ставить в конце декабря, участвуют и актерские дети. Вы предлагали Пете попробовать?
– Он не хочет выступать – нет такой потребности. Может, это изменится? Тем более в этих спектаклях участвуют дети постарше. Я его не особо пытаюсь затащить в театр.

– Вы из тех родителей-актеров, которые категорически против, чтобы их дети выбирали родительскую профессию?
– Я не о профессии. Но я не вижу необходимости этой закулисной жизни ребенку. Потусоваться?

– Ну обычная история – компания родителей формирует ребенка.
– У нас есть друзья, с которыми мы общаемся. А находиться просто так за кулисами – не думаю, что это нужно. И потом, я не смогу уделить ему внимание. Я здесь роль играю, а Петя – совсем другое. Не нужно мешать мух с котлетами.

– Со смерти Петра Наумовича Фоменко прошло достаточно времени, чтобы оглянуться назад и подумать, в какую сторону двигаться. Вы для себя это поняли?
– У меня есть некое чувство ответственности перед Петром Наумовичем – делать то, чему он научил. Пусть это звучит несколько пафосно, но вот это чувство ответственности я хочу переплавить в работу. Я не думаю, что нужно буквально делать список спектаклей, которые были у него. Это были его спектакли. Правильно, наверное, делать свой. Руководствуясь тем, что нужно идти от самого себя. Продолжать его в этом смысле. Конечно, это достаточно сложно, потому что он был гениальным человеком. Но я все равно хочу продолжать идти этим путем. Не только в «Мастерской» – вообще в своем внутреннем театре.