Андрей Воробьёв: “Артистами нельзя командовать”

Московский театр “Мастерская Петра Фоменко” — один из лучших, на мой взгляд — лучший театр страны. Постановки “фоменок” любят все — и простой, неискушённый зритель, и ценители, знатоки театрального искусства, включая профессиональных “злобных” критиков. Почти каждая премьера театра — событие российского, а то и мирового масштаба. О том, как живёт театр после ухода мастера Петра Наумовича Фоменко и как удаётся совмещать высокое искусство с такими приземлёнными материями, как быт и финансы, мы беседуем с директором Мастерской Андреем Воробьёвым.

— Трудно ли быть директором хорошего театра?
— Совсем нетрудно. Потому что в хорошем театре всё получается само собой. Я никогда не был директором плохого театра, но предполагаю, что даже с большим опытом и знаниями не смог ничего бы там сделать. Всё зависит от судьбы, от того, как звёзды сходятся, как Господь распорядится.

— Если всё так фатально, зачем вообще нужен театру директор?
— Кто-то должен осуществлять планирование. У директора есть четыре основные задачи. Первая — он должен знать, что происходит вокруг, понимать, в каком мире живёт его коллектив: бывать в других театрах, следить за их репертуаром, премьерами. Вторая задача — осуществлять долгосрочное планирование. В-третьих, нужно расставить задачи между сотрудниками. Задачи должны быть понятными и конкретными, непересекающимися. Также необходимо мотивировать сотрудников на выполнение этих задач. И последнее — наладить учёт и контроль. Вот и вся работа директора, всё остальное делают люди.

— Велика ли творческая составляющая в Вашей работе?
— Теоретически в этом нет большой необходимости. Потому что в театре есть художественный руководитель, режиссёр-постановщик и прочие творческие сотрудники. Директору достаточно зарплату выплачивать и контролировать выход на работу. Самое же главное — чтобы директор любил свой коллектив, доверял людям, которые занимаются творчеством. Когда худрук принимает решение о начале работы над тем или иным спектаклем, у меня нет ни одного аргумента сказать, что мы не будем ставить Брехта или Мольера. Моя задача — спланировать график выпуска спектакля, профинансировать расходы по созданию новой постановки, а на сдаче спектакля — сидеть и молиться Господу, чтобы он получился. Дальше от меня уже ничего не зависит. И даже от режиссёра ничего не зависит, вопрос только в одном — насколько актёры смогут органично существовать, жить в этом материале, присвоить его. И тогда спектакль, может быть, задышит, заживёт самостоятельной жизнью, как человек после рождения. Бывают, к сожалению, и мертворождённые спектакли.

— Как просчитывается, сколько в год должно выйти постановок, чтобы театр не наскучил зрителю, был всегда новым и интересным?
— Во всех театрах по-разному. В некоторых могут выпускать и десять, и двенадцать премьер. Если вспомнить Всеволода Эмильевича Мейерхольда, который работая в Театре Комиссаржевской, успел в течение года сделать около ста тридцати спектаклей. Речь о том, чтобы артисты учили текст, даже не велась, все работали под суфлёра. Каждый новый спектакль выдерживал одно-два-три представления. Такой ритм определялся обстоятельствами жизни театра и кассой. Мастерская Фоменко живёт по-другому: мы работаем очень подробно, долго готовимся, прежде чем приступить к работе над новой постановкой. Это было заведено Петром Наумовичем Фоменко. И другие режиссёры поддерживает традицию: один Иван Поповски чего стоит — очень долго запрягает, но зато потом уверенно скачет. У нас нет цели сделать много спектаклей, мы хотим, чтобы они получились качественными. Заряжаемся на то, чтобы они прожили максимально долго. Сама идея репертуарного драматического театра, который, наверное, остался только в нашей стране, заключается в том, что у театра должен быть большой репертуар. В Мастерской Фоменко около сорока спектаклей. Некоторые из них идут двадцать, пятнадцать, двенадцать лет. “Отравленной тунике”, которую мы привезли в Красноярск, тринадцать. Спектакль никогда не выезжал на гастроли. В Москве на него невозможно попасть, все билеты проданы, хотя первый ряд мы продаём очень дорого — по десять тысяч рублей. Спектакль — камерный, количество зрительских мест ограничено, на нём невозможно заработать, тем не менее он живет.
Работа над каждым спектаклем ведётся подробно и старательно для того, чтобы он жил долго. В каждом сезоне мы делаем от трёх до пяти спектаклей. В прошлом году — шесть. Золотое сечение: два новых спектакля для большой сцены и два для камерной. Чаще камерные постановки — экспериментальные, которые создаются для того, чтобы найти новые векторы развития драматического театрального искусства, ходы, идеи, технологии. 

— Если бы случилось так, что Мастерская Фоменко лишилась поддержки со стороны государства, то смог бы он выжить самостоятельно, учитывая, что у вас почти всегда аншлаг?
— Две пятых нашего бюджета — деньги, которые выделяет правительство Москвы, остальное зарабатываем сами. Театр в принципе не может жить без дополнительного финансирования. Помощь извне чрезвычайно важна. Я принял участие в создании одного частного театра — Студии театрального искусства Сергея Женовача. Человек, который вкладывал ежегодно очень большие деньги в проект, в какой-то момент, видимо, потерял интерес к этому театру и решил не финансировать его. Скоро стало понятно, что театр без этих денег не сможет выжить. Слава Богу — Министерство культуры России приняло СТИ под своё крыло! Конечно, теоретически можно просчитать экономику без бюджетного финансирования, но спрогнозировать, что будет на практике, стопроцентно нельзя.
Что представляет собой драматический театр за границей? Это три человека на стационаре, которые работают на разовый проект. Они приглашают со стороны режиссёра, актёров и прочих специалистов. Спектакль создаётся на кассу. Он — один, играется почти каждый день до тех пор, пока на него продаются билеты. Как только зритель теряет интерес к нему, артисты отправляются на улицу, декорации и костюмы утилизируются. А театров с собственным зданием, труппой и репертуаром там единицы. Например, “Комеди Франсез”, — но это национальное достояние Франции. У нас же только в столице при поддержке департамента культуры Москвы живёт более восьмидесяти театров, они получают различные субсидии и выполняют госзадание. Каждый вечер в Москве играется немыслимое количество спектаклей. Мастерская Фоменко показывает минимум два спектакля в день. В среднем за сезон организуем более шестисот мероприятий. Для нас принципиально не только создавать и прокатывать спектакли, но и инициировать проекты, так или иначе связанные с театром — выставки, концерты. Занимаемся мы и издательской деятельностью. Не ради денег, это даёт новые идеи творческому коллективу.
Единственно, чем театру пристало зарабатывать — прокатом репертуара, продажей билетов на спектакли. Очень важно, чтобы все билеты были проданы, причём по очень разным ценам. Самый дешёвый билет у нас стоит от ста до пятисот рублей — всё зависит от спектакля. Самый дорогой — от трёх до десяти тысяч. Нужно, чтобы люди различных финансовых возможностей могли посмотреть спектакль. А очень дорогие билеты необходимы, чтобы бороться со спекулянтами. Единственный действенный способ защиты от них — выпускать в продажу небольшой процент билетов по цене, близкой к спекулятивной. Вообще последние два билета должны продаваться за пятнадцать минут до начала спектакля. Если билеты проданы за месяц до спектакля, значит, директор совершил ошибку, его ценовая политика неверна. И театр мог, но не заработал свой предельный максимум. Если же до последнего в кассе театра остаются дорогие билеты, то деятельность перекупщиков перестаёт быть актуальной. Какой смысл спекулянту продавать билет, который он купил за тысячу рублей, за пять, если за эту же сумму можно приобрести билет на самые лучшие места в зале? Нормальный человек не станет покупать билет на балкон за бешеные деньги, а купит в партер.

— У Вас на всех спектаклях аншлаги?
— Нет. Есть и те, на которые не могу продать стопроцентное количество билетов. И это нормально, потому что в театре должна быть жизнь, поиски чего-то нового. Многостраничный сложный роман “Улисс” начинали читать, наверное, процентов десять жителей России, а до конца дошли полпроцента. И на основе этого интеллектуального произведения режиссёр Евгений Каменькович создаёт спектакль, который идёт шесть часов. Кто из потенциальных зрителей найдёт даже не деньги на покупку билета, а мужество и отвагу решиться на шестичасовой визит в театр? Спектакль, естественно, играется в выходные и праздничные дни. По продажам он буксует, но, на мой взгляд, это украшение, редкий бриллиант в репертуаре. А есть спектакли, которые нравятся всем — “Волки и овцы” или “Двенадцатая ночь”. Некоторые по пятнадцать раз их смотрели.

— Вы также смотрите спектакли помногу раз?
— Я знаю все спектакли практически наизусть. У меня следующая система. Сейчас актёр нашего театра Кирилл Пирогов выпускает спектакль “Испанцы в Дании” из цикла “Театр Клары Гасуль” Проспера Мериме. На мой взгляд, сложный автор, безнадёжно устаревший. Мало кто отважится работать с таким репертуаром, но Кирилл Альфредович лёгких путей не ищет. Сдача была пару недель назад. После этого было пять прогонов, на которых я сидел в обязательном порядке. Как директор театра считаю это своим долгом и честью. Все видят, что я здесь, участвую в процессе, спектакль не брошен, что руководство вместе с создателями в этот тяжёлый родовый период. А когда хозяйка рожает очередного ребёнка, все сидят дома — беспокоятся и заботятся о ней и о малыше. То же самое и со спектаклем. Премьера “Испанцев” будет только 27 декабря, когда мы наиграем спектакль. В общей сложности, я, наверное, посмотрю его до премьеры раз двенадцать. У меня стоит монитор в кабинете, через который я смотрю спектакли, идущие в разных залах, — у нас четыре сцены. Выбираю один из идущих в этот вечер и, работая с бумагами, смотрю спектакль. После того как спектакль заканчивается, у нас проходит техническая пятиминутка. На неё собираются помощник режиссёра, режиссёр, контролирующий спектакль из зрительного зала, один артист, представители всех цехов, которые работали на спектакле, — от костюмеров до монтировщиков. Мы проводим технический разбор того, что сегодня происходило. Если есть проблемы, то мы их обсуждаем, записываем и вырабатываем технологию исправления ошибок. Но чаще всего пятиминутки заканчиваются очень коротко: всем спасибо, все свободны, замечательно отработали, нареканий нет. Если я, как директор, не буду демонстрировать своим сотрудникам, что самое главное в жизни театра — спектакль, который играется сегодня, что весь театр живёт только ради этого, то всё быстро развалится. Когда я буду в шесть часов вечера уезжать из театра, то через год могу в него уже и не ездить, потому что его не будет. Коллектив должен знать, что нужно работать до “полной гибели всерьёз”, как говорил Пётр Наумович Фоменко. Театр — не игра и не условность, а настоящая жизнь. Если артист, создавая образ на сцене, отдаётся всем телом и душой, то тогда всё получится. А если он просто что-то представляет, то театра не будет.

— Про Петра Наумовича ходят легенды: как он не любил премьер и готов был репетировать бесконечно. Как Вам всё-таки удавалось убедить мастера показать спектакль зрителю? Легко ли с ним было работать?
— Я ему служил всю жизнь. Несмотря на то, что Петра Наумовича с нами уже нет четыре года, я продолжаю служить ему и его театру. Только так должен работать директор. Директор театра не может ходить, надувая щеки, оттопыривая губы, и распоряжаться. Все люди, работающие в театре, — сумасшедшие, одержимые, Господом поцелованные и посланные в профессию. Ими нельзя командовать, потому что это то же самое, что приказать цветку расти. Он растёт, благоухает и украшает мир сам по себе. Мы очень много делаем, чтобы театр жил семейным укладом, чтобы все друг друга любили, помогали. Тогда театр не подвержен пагубным процессам, как “против кого дружим” и так далее. С одной стороны, артисты должны существовать в благоприятной атмосфере, с другой — завалены работой. В этом случае человек всегда находится в тонусе, ему некогда заниматься интригами и подковёрной вознёй. Такую идею проповедовал наш великий учитель — Пётр Наумович Фоменко, и мы продолжаем ей следовать.
Что касается процесса выпуска новых спектаклей, то он остался такой же, как и при Фоменко. Но при нём, признаюсь, было ещё хлеще. Например, говорил мне: “А давай попробуем шокировать: заменим запланированный спектакль, на который проданы билеты, другим. Поставим зрителей перед фактом, что сегодня вечером показывается новый спектакль”. Конечно, находились недовольные, кое-кто сдавал билеты, но в основном люди прекрасно принимали премьерную постановку. Мы же получали важный результат: спектакль проходил проверку на реакцию недоброжелательной аудитории. Потому что когда новую работу актёры сдают худруку и директору, спектакля ещё нет. Он появляется, только когда есть зритель, именно тогда рождается диалог между артистом и залом.

— Гастроли для театра — удовольствие очень дорогое. Их трудно окупить даже высокими ценами на билеты. Хотя бы потому, что в провинции зарплаты на несколько порядков ниже, чем в Москве, люди просто не имеют возможности купить билет за пять — десять тысяч рублей. Как быть в этой ситуации?
— Да, считаю, что пять тысяч — очень дорого для Красноярска. Обычно в организации гастролей регионов принимают участие меценаты, местные власти, которые оказывают финансовую поддержку. Для того чтобы гастроли происходили, необходима единая государственная целевая программа и особое внимание руководителей региона. Мы на гастролях зарабатываем гораздо меньше, чем в Москве. Нам выгоднее оставаться дома, тем не менее мы едем. В год у нас от семи до двенадцати гастрольных поездок. Потому что это вопрос профессиональной чести и этики. Я обязан показать успешные спектакли зрителям в регионах, потому что они не могут приехать в наш театр. Это важно. Выражаясь гоголевским языком, очень важно “проездиться по святой Руси”.

Источник: «Городские новости» (Красноярск)