Амбарцум Кабанян: «В детстве я был чудесным тормозом»

Амбарцум Кабанян — один из самых ярких актеров в труппе Мастерской Петра Фоменко. И этот тот случай, когда через тернии к звездам. В Москву Амбарцум приехал с твердой целью поступить в ГИТИС. Яркий, статный, видный 22-летний Ам сменил тепло Сочи и профессию парикмахера на столицу и сцену.
На пресс-конфренции в рамках фестиваля «Золотая маска» толпа журналистов дружно ахнула: «Вылитый Николай Цискаридзе!» И при встрече я, конечно, не смогла отказать себе в удовольствии спросить и о сходстве с танцором, и о любви к жизни, профессии и, конечно, о самой любви.

ЕШ: Вас часто путают с Цискаридзе?
АК: Всегда!

ЕШ: Вы и автографы за него даете?
АК: Пока ни разу не давал. Но как-то позвонил ему и говорю: «Коля, можно я буду давать автографы? А то уже как-то неприлично!»

ЕШ: Разрешил?
АК: Да, говорит, делай, что хочешь, только веди себя прилично! (Смеется)

ЕШ: Вы пришли в актерство из профессии стилиста-парикмахера. Это мешало или помогало?
АК: Мешало, когда я учился. Ко мне было очень предвзятое отношение, даже более предвзятое, чем к вчерашним школьникам. Все говорили: «Но это же парикмахер, что с него взять!». И мне хотелось доказать, что я могу. И, думаю, что доказал.

ЕШ: А стрижки-покраски?
АК: Остались как хобби. До сих пор стригу и крашу друзей дома, за бокалом вина. Я так отдыхаю.

ЕШ: Друзей много?
АК: Много! Но мы ведь всё равно одиноки, даже в толпе.

ЕШ: А когда собрались в актеры? Друзья поддержали?
АК: Тогда оказалось очень мало тех, кто смог понять, куда я лезу и зачем мне ГИТИС. Потому что актерское дело, оно такое … эфемерное. Кажется, все вокруг хотят стать артистами. Особенно, те, кто приехал из провинции. 

ЕШ: Приняла столица?
АК: Меня да! Вышел на вокзале, меня встретил друг и я ему говорю: «Давай отойдем, поговорим, где тихо». Она засмеялся и сказал: «Амбарцум, это Москва. Здесь тихих мест нет!» И я сразу понял, что это мои масштабы.

ЕШ: Вы частый гость в Нью-Йорке. Могли бы там остаться?
АК: На данном этапе нет. Мне комфортно в Москве. Но в Нью-Йорке мне очень нравится. Я забираю из него воздух и масштабы. Там можно поднять голову и посмотреть высоко вверх. И еще свободу. Там удивительно свободные люди.

ЕШ: В Америке вам пришлось примерить на себя женский образ. Эта свобода помогла?
АК: Хороший вопрос… Мы прилетели в Нью-Йорк, вышли на улицу в каком-то афро-американском квартале. И вот коренные жители сидят кучками, слушают свою музыку, а мне надо переодеться в женскую одежду для съемки. И я понимаю, что не смогу! Но деваться некуда! Бюджет, все дела.
В общем, оделся, тщательно побрился, наклеил ресницы, надел каблуки, а я на них, кстати, очень хорошо бегаю и прыгаю, вышел на улицу, а мне страшно!
Сел в машину, еду и грустно думаю о маме, папе, обо всём своем народе. «Господи, — думаю, бедный мой Кавказ! Он сейчас перевернётся!»
Но когда я получил первый комплимент от мужчины, то был в таком приятном шоке! На Брайтон-бич мне сразу предложили выйти замуж! Меня фотографировали, мной восхищались, хвалили мой стиль. И это сразу добавило уверенности!

ЕШ: Обычно женщине столько комплиментов не делают! В чем был ваш секрет такого успеха?
АК: Я ощущал себя королевой! И каждая женщина должна быть королевой! Иначе зачем это все?

ЕШ: Вы побывали в нашей шкуре. Что самое сложное в том, чтобы быть женщиной?
АК: Отекают ноги от каблуков! (Смеется) Но носить их нужно обязательно! И самое сложное утро. Оочень много времени уходит на то, чтобы привести себя в порядок. Тем более, что я каждое утро красил ногти. Вечером-то смываешь и идешь гулять, как мужчина. А колготки! Ненавижу! Бедные женщины! Лучше пусть будут чулки. А эти колготки… они спадают, кошмар.

ЕШ: Чего не хватает современным женщинам и чего не хватает современным мужчинам?
АК: Мужчинам? Мы не рыцари. Я вот работаю над собой. Я хочу быть рыцарем! А женщины — не королевы. Но когда нет рыцарей, нет и королев. Это понятно. Но женщины сейчас не позволяют мужчинам быть рыцарями. И мужчина расслабляется.
Я сейчас часто говорю: «Пожалуйста, милая, позволь мне поухаживать за тобой! Открыть дверь, подать руку! Жди, сколько надо, но сама из машины не выходи!» И вы должны делать тоже самое со своими мужчинами. Мне кажется, я понял это очень поздно — в 33 года такие вещи понимать поздно!

ЕШ: Легко быть таким рыцарем?
АК: Интересно и прекрасно, когда можешь сделать приятное любимой. И рыцарство, на самом деле, в мелочах. Не надо горы сворачивать каждый день. Тем более, что горы не свернешь. Я вас умоляю! Кто будет горы вообще сворачивать? А вот пальто подать — вполне под силу.

ЕШ: Вы относитесь к театру, как к искусству или как к ремеслу?
АК: Это образ жизни и работа, конечно. Я работаю в театре определенное количество часов в сутках. Остальное время — мое личное, и я его никому не отдам, потому что этого времени очень мало! А я его и так много потратил на учебу и смену профессии.  Если бы я поступил в театральный в 16 лет, я бы так не думал. А когда ты с 22 до 26 лет с утра до ночи учишься, как-то уже колокольчик звенит: «Личная жизнь, личная жизнь!» И первые годы в театре тоже полностью поглощают. Это ведь потом начинаешь фильтровать.

ЕШ: То есть умереть в театре — нет?
АК: Я очень люблю театр и на сцене я готов умереть, но осознанно умирать в театре не собираюсь.

ЕШ: Вы как-то сказали, что премии — это для мамы? Почему не для себя?
АК: Потому что моя семья была против моего поступления. И я просто каждый раз доказываю маме, что все было не зря. Она, правда, давно смирилась. Даже когда я приезжаю домой, она меня отправляет обратно.
Говорит: «Тебе там хорошо, а я не могу видеть твое кислое лицо!». А мне и правда кисло. На третий день меня начинает колбасить: вы не так живете, не так делаете, не так говорите.

ЕШ: Не маменькин сынок?
АК: Нет, я всегда был очень самостоятельным ребенком. Хотя, я был очень послушным и очень скучным ребенком. Как мне сейчас кажется. Тормоз! (Смеется) Меня выгоняли погулять, а я не хотел, мне было неинтересно! А когда сорвался уезжать, мама искренне удивилась: «Стой, стой! Куда поехал мой ребенок, которому ничего не было нужно!» (Смеется)

ЕШ: Сорвался и поехал? Что это за бунтарство?
АК: Мне просто стало скучно. Я работал, зарабатывал деньги, а потом вдруг представил, что всю жизнь проведу вот так, разговаривая с клиентами об их проблемах и выслушивая сплетни. Просто понял, что не хочу больше слышать эти базары, хочу большего. Видимо, хотелось сцены, но тогда я этого просто еще не понимал.

ЕШ: Когда почувствовали, что на своем месте?
АК: Как только оказался в театре. Это было ощущение того, что вернулся домой. И первый раз на сцене мне не было страшно перед зрителем. Мне хотелось доказать артистам, которые уже давно служат в театре, что могу и справлюсь. Хотелось не упасть в глазах старшего поколения. 

ЕШ: Вы можете быть на втором плане? А как же амбиции?
АК: Я часто на втором плане. И считаю, что нет маленьких ролей. Наоборот. Иногда именно маленькая роль выстреливает очень ярко!

ЕШ: А в жизни? Смогли бы стать любовником и быть всегда на втором плане?
АК: Разрушать семью я точно не стану, надо строить свою. Но если ей было бы хорошо… Наверное, смог бы. Но я тогда не буду чувствовать себя вторым. Она же возвращается каждый раз. Какой же это второй план? (Улыбается)

ЕШ: А что у вас за татуировка на руке?
АК: Не только на руке. У меня их несколько. И рисунок я не выбираю долго. Мне кажется, это должен быть импульс. На руке написано «Ангел», на спине сделаны крылья. Таутировка «Jūra» — это имя крестника и, насколько знаю, море по-латышски. И делал я ее здесь, в Риге, когда приезжал в Юрмалу крестить ребенка.

ЕШ: То есть, вы считаете, что вы ангел?
АК: Да, именно так! Нимб протираю каждый день! Или корону. В зависимости от ситуации (Смеется)

ЕШ: Вас легко смутить?
АК: Да, очень! Я очень скромный, стеснительный человек.

ЕШ: Поэтому большими буквами написано «Ангел»?
АК: Да! (Смеется) Мне просто пришлось это написать, чтобы люди знали. Сам-то я застесняюсь и никогда не скажу (Смеется). Правда, сначала я сделал крылья на спине. Мне тогда казалось, что мне их не хватает. А потом пришлось дополнительно написать на руке, чтобы все знали.

ЕШ: Качества от которых хотите избавиться? Скромность входит в их число?
АК: Нет, скромность — прекрасное качество! А вот хотел был избавиться от «заноса». У меня нет чувства меры. Меня может понести и могу перешутить. Вот чувствую, сейчас обижу человека, но меня уже несет, уже зашкаливает! Правда, я научился тут же извиняться. Дошучу, обижу и еще в процессе обижания начну извиняться, но продолжу практику унижения. (Смеется). И это, конечно, проблема.

ЕШ: Вы человек эмоциональный? Вам крышу сносит?
АК: Ой, очень эмоциональный! Очень сносит! Вещи швырять не буду, я люблю свои вещи. Но лучше меня не доводить. Потому что если довести… Не люблю это состояние. 

ЕШ: А наоборот?
АК: Может быть! Недавно были в Таллине. И там в парке гуляли дети. Они с таким восторгом воспринимали мир. Стаканчик! Цветочек! Дерево! Облака! А-а-а! Дождь идет! Давай ловить капли языком! Прыгнем в лужу! А тут мы вышагивает, три тяжеловеса на тропинке. И тут я предложил побыть детьми. Мы начали бегать, как дети, восхищаться всем, как дети и кричать, как дети. И это были чудесные 15 минут! Только сами дети удивились.

ЕШ: А в вас эта детскость осталась?
АК: Стараюсь, чтобы она осталась. Стараюсь этих обезбашенных детей почаще вытаскивать наружу. Но моя фактура не позволяет мне вести себя как ребенок. Можно испугать окружающих. 

ЕШ: Вы модник, да? Сибарит?
АК: Люблю красивые вещи и люблю окружать себя красотой. Как жить без красоты? Но не буду часами подбирать пиджак под рубашку. Хотя, это я сейчас так приоделся. А так, треники — моя любимая часть гардероба.

ЕШ: Мама вас называет Ам. А кто еще может себе позволить вас так фамильярно назвать?
АК: Много кличек, но даже мама сейчас все чаще называет меня Амбарцум. Даже не так. Одним словом: Мойсынамбарцум. (Смеется). Но мне нравится мое имя и я к нему очень трепетно отношусь. Хотя, это пришло не сразу. Амбарцум — это «Воскресший». В детстве, когда я был чудесным тормозом, очень хотел поменять свое имя. Но потом, к счастью, это желание прошло.

ЕШ: Любите людей?
АК: Люблю. Но не могу понять, почему они иногда обижают, предают, говорят гадости. Нет, не понимаю, зачем это?

ЕШ: У вас есть мечта?
АК: Конечно! У человека должна быть мечта. Но у меня мечта стоит рядом со словами: хочу, каприз и любовь.

ЕШ: Дом, дерево и сын?
АК: Мне кажется, это должно быть априори. По истечению твоих благостных дел, ты должен прийти к прекрасному созиданию и сидению на диване, в окружении своих прекрасных детей и жены-королевы. (Смеется)
Но это не может быть окончательной целью. Да, хочу построить большой дом, куда я бы перевез своих родителей. Но они точно откажутся переезжать. (Смеется)

ЕШ: Чувствуете корысть?
АК: Я этого не замечаю. Если мне не сложно постричь или достать проходки в театре — я просто это сделаю и не буду анализировать.

ЕШ: Вы счастливый человек?
АК: Да. И почти всегда. Просто счастье может быть разным: и очень эмоциональным, и в покое…

Источник: MixNews