Парное интервью: Полина Кутепова и Юрий Буторин отвечают на 10 вопросов о театре, любви и внутренней слепоте

В «Мастерской Петра Фоменко» состоялась премьера спектакля «Молли Суини» с Полиной Кутеповой и Юрием Буториным в главных ролях. Esquire встретился с артистами после премьеры и попросил их ответить на 10 вопросов о новой постановке, актуальности российского театра и любви.

Спектакль «Молли Суини» поставлен по пьесе ирландского драматурга Брайана Фрила. В центре сюжета – история слепой женщины, которая в результате операции обретает зрение после 40 лет жизни в темноте. Несмотря на то, что действие разворачивается в вымышленном ирландском городке Бэллибег, в основе спектакля лежит реальная история, а именно очень похожий случай из практики американского невролога и нейропсихолога Оливера Сакса.
В постановке всего три героя – Молли Суини (Полина Кутепова), ее муж Фрэнк (Юрий Буторин) и доктор Райс (Анатолий Горячев). У каждого из них свой монолог, но все они сплетаются в единую и трагичную историю о «внутренней слепоте», людях, которые не слышат друг друга и не видят главного.
Каждый из героев живет надеждой на чудо и считает, что после операции его жизнь станет лучше. Фрэнк, неуемный философ и инициатор заведомо провальных идей, готов провести эксперимент над собственной женой, чтобы доказать, что способен и на успешные проекты. Доктор Райс, в прошлом звезда медицины, а ныне алкоголик, проводит эту операцию в надежде вернуть былую славу.
Операция проходит успешно, но чуда не случается. Главная героиня не может найти себе места среди зрячих. Оказывается, ей комфортнее в своем мире, который она гораздо острее чувствовала и понимала с помощью запахов и тактильных ощущений. В результате все герои этой истории в попытке уйти от реальности застряли в мире собственных иллюзий. 

После показа актеры спектакля Полина Кутепова и Юрий Буторин ответили на 10 одинаковых вопросов.

О чем этот спектакль? Как вы интерпретируете идею в основе сюжета – женщина, которая всю жизнь была слепой, вдруг обретает зрение?
Полина Кутепова: Текст пьесы настолько многогранен и многослоен, что рождает множество смыслов. Поэтому каждый зритель найдет свой. Может быть, это история о внутренней слепоте и об ответственности за каждое слово, за каждый поступок. А может быть, это история о невозможности предугадать и увидеть свое будущее. Или о том, как человек пытается понять свое предназначение и найти смысл своей жизни.
Юрий Буторин: Помимо основного сюжета в этой пьесе много и философских отсылок, и рассуждений, и вопросов, в том числе у актеров к самим себе и к зрителям. Все это расширяет, казалось бы, довольно простенькую сюжетную линию. И если все-таки отойти от сюжета, то эта пьеса о том, что сделало героев «слепыми», – о желании чуда.

Автора пьесы, драматурга Брайана Фрила, часто называют ирландским Чеховым. На ваш взгляд, что у них общего?
П. К. : Очень глубокая психологичность героев, тщательная проработка характеров. И у всех персонажей есть «русская тоска» по лучшей жизни.
Ю. Б. : Мечты, рефлексия, бездействие героев (иногда там, где нужно действовать). Здесь вообще особенная драматургия: в тишине, в бездействии происходит мощнейшая трагедия жизни.

Почему эта ирландская история может быть интересна российскому зрителю?
П. К. : «Молли Суини» – прекрасная пьеса. Ее можно ставить в театрах и смотреть зрителю в любой стране по той же причине, почему по всему миру играют Беккета, Бернарда Шоу или Оскара Уайльда.
Ю. Б. : В этой пьесе есть элемент притчи, поэтому она как бы приподнимается над всеми разницами: национальными, конфессиональными, да любыми! Это человеческая история, неважно, где она происходит. Здесь есть общечеловеческая проблема – герои не слышат друг друга, так же как и мы перестали друг друга слышать, общаться друг с другом из-за того, что появились телефоны, соцсети, мессенджеры. Я в последнее время наблюдаю: сидишь в кафе, видишь пару за соседним столиком, но они не общаются между собой – каждый сидит в своем телефоне. Это жутко, что каждый погружается в свой выдуманный мир, который не потрогаешь. Наверное, в этом сегодня и состоит «слепота». Общечеловеческая. Не знаю, рождает ли наш спектакль такие мысли, но мне хотелось бы, чтобы люди обратили внимание друг на друга. Наверное, вот это и привлечет зрителя.

В спектакле есть место любви? Сложилось впечатление, что каждый герой просто пытается реализовать свои интересы.
П. К. : Конечно, в спектакле присутствует любовь, во всех персонажах. Это чувство руководит ими, и они совершают поступки из-за любви, не только, но из-за этого тоже. В этих персонажах столько намешано – и хорошего, и ужасного. Они живые, как и все мы.
Ю. Б. : Когда мы только начинали работать над спектаклем, первый вопрос у нас был такой – «Кто кого любит?». Без этого невозможно развивать сюжет, так как действия героев, их намерения, их желания, их мысли – все это строится на любви. Например, мой персонаж, Фрэнк, он и фантастически влюбленный, и бешеный, и ненавидящий – в нем очень много всего. Но если вам так показалось, значит мы будем работать над этой линией.

Какое из пяти человеческих чувств вы считаете самым важным? Какое из них вы бы выбрали?
П. К. : Чувство любви. Чувство прекрасного / чувство красоты. Чувство благодарности. Чувство сожаления. Чувство свободы или освобождения. Чувство голода, чтобы затем насытиться и получить чувство удовольствия от того, чем насытился.
Ю. Б. : Я выбрал бы шестое чувство – интуицию. Представляете, я бы тогда был глухой, слепой, без рук, без носа, но зато – с интуицией. (Смеется.)

Где проходит граница между искренним желанием помочь и вторжением в чужой мир?
П. К. : Не знаю. Раньше говорили: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Так вот, если бы эту границу все знали и видели, то жили бы все счастливо и спокойно, как вышедший на пенсию карточный шулер в Сочи. Иногда мне кажется, что этой границы нет, определить ее, прочертить между людьми невозможно.
Ю. Б. : Просьба о помощи должна исходить от человека, которому она нужна. Помощь – это все-таки когда о ней просят, а не навязывают. Навязанная помощь – это эгоизм.

Должен ли театр подстраиваться под интересы современного зрителя?
П. К. : Конечно, не должен. Ю. Б. : Русский театр – он особенный какой-то. Здесь связь со зрителем была всегда. Но сейчас у театра много конкурирующих форм – телевидение, интернет, где зрителю навязывается все-таки низкий вкус. И когда театр в угоду зрителю пытается соответствовать ожиданиям – это катастрофа. Сейчас можно часто услышать: «А давайте сделаем короткий формат». Это меня убивает! Что можно успеть за час дать зрителю? Нет, если уж ставить какой-то роман, то он должен идти четыре часа. Ну, ничего с этим не поделаешь. Надо, наверное, приучать к этому зрителя.

Как вы считаете, о чем молчит российский театр? Есть ли актуальные темы, которые, на ваш взгляд, недостаточно освещаются?
П. К. : Тема одна – человек. И в любой хорошей пьесе об этом и идет речь: для чего человек рождается? почему он может быть несчастлив? В чем его предназначение? Я не вижу, чтобы что-то замалчивалось. Я прихожу в театр не за тем, чтобы думать о домашнем насилии или проблемах ЛГБТ-сообщества. Это всё обстоятельства, а предмет разговора один – внутренняя жизнь людей.
Ю. Б. : То есть политические, международные ситуации? Этим занимаются другие организации. Цари пройдут, а театр не исчезнет. Мне все-таки кажется, что театр должен говорить про глубину, в людей должен попадать, про них делать и для них говорить.

Актер – это соавтор спектакля или только одно из выразительных средств режиссера, его инструмент?
П. К. : Везде по разному, зависит от режиссера. Допустим, на репетициях «Молли Суини» было общее сочинительство. А когда у нас в театре работал французский режиссер Кристофф Рок, то его способ репетиции был скорее постановочный, требующий от актера точного исполнения режиссерских задач.
Ю. Б. : Все зависит от конкретного случая, режиссера и актера. В нашем театре это всегда сотворчество, мы вместе создаем роль, сцену, спектакль.
Если не театр, то что?
П. К. : Поздно так думать. (Смеется.) Хотя… а почему вы меня об этом спрашиваете?
Ю. Б. : Периодически я задавался этим вопросом, но так и не смог на него ответить. Нет, я, конечно, когда был карантин, научился класть плитку. Пожалуйста! Это тоже интересно! (Смеется.) Но вот так всё взять и бросить – я не представляю. У меня даже встречный вопрос: а зачем? Зачем бросать, если мне здесь комфортно?

Источник: Esquire