Русь застряла в пробке

«Ва-банк» — словечко дерзкое и решительное, вслух сказать — как из пистолета выпалить. Худрук «Ленкома» Марк Захаров, которому претят длинные названия, не изменил своей традиции переименовывать все и вся. Если Московский театр имени Ленинского комсомола был когда-то перекрещен им в короткое «Ленком», то почему бы и «Последнюю жертву» Островского не назвать «Ва-банк»? Премьера спектакля, репетиции которого длились с прошлого сезона, была сыграна вчера.

Первым, что принес в жертву Захаров при работе над «Последней жертвой», стала основательная неторопливость, свойственная Островскому. Какие-то режиссеры, как, например, Сергей Женовач, находят вкус в тягучей кантиленности Островского, но только не Марк Анатольевич. Все его спектакли по пьесам Островского (и «Мудрец», и легендарное «Доходное место» в Театре Сатиры) отличались стремительностью и сумасшедшим динамизмом. «Ва-банк» — не исключение. В сущности, это кинематографический Островский. Берясь за пьесу, режиссер рассматривал ее как монтажный материал, при работе над которым не обойтись без ножниц и клея. И хотя на программке написано «сцены из комедии Островского», больше это напоминает короткие кадрики, в хорошем темпе мелькающие перед нами. Два часа с антрактом — и финита комедии. 

О том, что скачка будет стремительной, зрителю сразу намекают выстроившиеся на сцене в три ряда многочисленные фиакры, кареты, пролетки и кабриолеты. Ух, кажется, сейчас они все рванут с места; ух, чудится, дадут жару. Но никто никуда не рванет, и Русь, не давая при этом ответа, никуда не понесется. По всей видимости, все эти щеголеватые экипажи застряли в двухчасовой пробке. Стоя в ней, можно успеть влюбиться, разлюбить, приобрести и растратить несколько состояний, а также сочетаться двумя-тремя браками. Художник Олег Шейнцис, как всегда яркий и эффектный, предложил Захарову соорудить нечто вроде диорамы. Из-за затруднений в уличном движении в глубине сцены едва-едва виднеется Москва, с ее куполами и набережными. Порой эта длинная холщовая Москва приходит в движение, и тогда кажется, что пробка слегка рассосалась и кареты снова понеслись вперед по столичной магистрали.

Черные матовые поверхности карет позволяют актерам эффектно отразиться в них. Вообще говоря, в какой момент спектакля ни кинь взгляд на сцену, на ней обязательно что-нибудь блистает. Блестит, отражаясь в оконных стеклах, прожекторное солнце, блестят богато украшенные лепниной зеркала, блестят многочисленные бриллианты, без меры рассыпанные на костюмах купцов и купчих. Наконец, просто блистают актеры. Да и не могут не проблистать — для чего иначе, по-вашему, Марк Захаров собирал свою коллекцию актерских бриллиантов? Изощреннее всех, пожалуй, построена роль Флора Федулыча. Видно, Александр Збруев подсмотрел рассеянную пресыщенность, разлитую во взоре очень-очень богатого купца, у кого-то из ленкомовских «спонсоров». Если Прибытков неизменно появляется на сцене под бравурно-фанфарную музыку, то объяснениям Дульчина (Дмитрий Певцов) и Юлии Павловны (Александра Захарова) всякий раз вторит мелодия бесконечно-романтическая и очень «киношная». Но, помимо мелодрамы и детектива, в спектакле Захарова нашли себе, как всегда, место и остроумные комические моменты: больше всего зал смеется на репликах интриганки Глафиры Фирсовны (Анна Якунина) и угловатой нимфоманки Ирина Лавровны (Олеся Железняк). Да и глава организованной преступной группировки Салай Салтаныч в исполнении Сергея Чонишвили непременно произведет впечатление на всякого. Чередуя комическое с сентиментальным и в нужный момент подпуская небольшую толику философии, Захаров, смонтировав только качественные компоненты, поставил спектакль, который, как всегда в «Ленкоме», будет иметь успех.