Возвращение «датских» спектаклей

Редкий театральный столичный сезон имеет, как нынешний (достаточно ровный), столь радостный финал (┘) Спектакль Фоменко возвращает нас к войне, 1941-му и сделан как бы к юбилею Победы, а премьера, прошла 22 июня. (┘) Стало быть, жива традиция «датских» спектаклей? От любых традиций избавляться трудно. Но в этом случае как раз странным и счастливым образом с датами совпало давнее желание и боль Фоменко на седьмом десятке лет сделать наконец спектакль, связанный с войной. (┘) Главное, когда импульс исходит не от календаря и не «сверху», а рождается в самом художнике, авторе спектакля.

Еще раз про войну

Спектакль Фоменко называется декларативно и простодушно — «Одна абсолютно счастливая деревня». Разве такое бывает? Бывает разве что только в сказке. Но какая уж тут сказка, когда время — начало войны. Великой Отечественной? Спектакль сделан по прозе малоизвестного широкой публике писателя Бориса Вахтина, которого давно нет на свете (когда-то он печатался в скандально известном «Метрополе», потом за рубежом). И это — открытие Фоменко, с ним дружившего.
Итак, это именно сказка, мудрая и наивная, как все сказки. Здесь, в этой белоснежно-чистой деревне, где все — в кипенно-белом (как, наверное, в раю), корова поет и танцует, колодец-журавль и огородное пугало разговаривают, а трактор матерится — все, как у людей. Здесь любят — тоже чисто и простодушно. Здесь переживают — не надрывно, а как бы понарошку, не всерьез. Ведь все в жизни проходит: и плохое, и хорошее. Это удивительно светлый спектакль. Хотя сюжет — не очень-то веселый: молодой муж (его играет Сергей Тарамаев) уходит воевать, и его убивают, а юная вдова Полина (Полина Агуреева), родив близняшек, погоревав, сходится с пленным немцем Францем (Илья Любимов), и потихоньку и жизнь налаживается, и любовь. Вот и все.
В спектакле этом, лиричном, как песня, поэтическом, порой беззлобно-грубоватом (а какая же деревенская жизнь без этого?), более всего поражает изумительная свежесть, нежность и какое-то юношески-романтическое восприятие жизни. И в то же время мудрое ее приятие со всем, что в ней есть, со всем, что выпадает человеку. Это, последнее, диктуется лишь опытом и мудростью, что даются тому, кто уже немало прожил и пережил на свете. Тем, что один философ назвал «благоговением перед жизнью». И еще это, в сущности, очень простой, бесхитростный и безыскусный спектакль. Но безыскусность эта — как высшее проявление искусства.
Можно пытаться сколько угодно искать определения: наивный театр, поэтический, эпический, народный театр┘ Но лучше просто, притихнув, восхититься по-детски чистым максимализмом и неизжитой добротой зрелого мастера, вновь изумившего нас своим даром. Даром на склоне лет впасть, по словам Пастернака, «как в ересь, в неслыханную простоту».