Юрий Степанов: Поймал кайф — ради этого стоит жить

Юрий Степанов — актер Мастерской Петра Фоменко, снискавший на театральном поприще зрительскую любовь и признание профи. С недавних пор о нем заговорили киноведы и киноманы. Началась карьера в кино, пожалуй, с фильма В. Абдрашитова «Время танцора».

— Разговаривая вчера по телефону с вами, я была поражена степенью усталости, присутствовавшей в вашем голосе. И ужаснулась: а вдруг это состояние вызвано спектаклем?
— Иногда я возвращался домой после спектакля «Чичиков» в таком состоянии, что не мог ни с кем разговаривать. Это первая, наверное, для меня работа, ставшая такой тяжелой как физически, так и духовно. Мы год репетировали этот спектакль.
Режиссер знает больше, чем актер, начиная какую-то работу. Многого из того, что мне объясняли, я не понимал и часто задавался вопросом: «А зачем?» Зачем делать так, а не иначе? В результате бесконечно спорил с режиссером на репетиции, Хотя работа в конечном итоге разряжает любой конфликт. Кроме того, для меня так и не снят окончательно один вопрос. Что ведь получается: жил писатель, он написал много хороших книг. Но последнее свое произведение, я имею в виду II том «Мертвых душ», в силу разных причин не захотел показывать читателям и бросил в огонь. Имели ли мы право извлекать его на свет божий? Разве мало иных произведений Гоголя?
— А стоит ли вообще сегодня заниматься актерским делом? Затраты огромны, а получаешь сущие гроши за изматывающий, в общем, труд.
— Все театральные актеры — альтруисты. Кино только и спасает финансовое положение. Но в нашем театре не очень-то приветствуют, когда актер снимается. В любой момент могут назначить незапланированную репетицию, и все твои планы полетят в никуда.
Мы только и слышим о том, что нужно театру отдавать жизнь. Это очень высокие слова. Жизнь отдавали за Родину из патриотических побуждений. А как отдавать ее театру? Я и так им живу. Не торгую в Лужниках, не занимаюсь извозом на автомобиле. В моем дипломе записано: «Актер театра и кино». Это — профессия, как профессия слесаря, шофера. Вот я и зарабатываю только своей профессией себе на хлеб и больше ничем.
Я занимался одно время бизнесом. И мог сочетать два разных занятия до поры до времени. Но в какой-то момент почувствовал, что стало невозможно разговаривать на одном языке днем, а вечером говорить словами Гоголя и Островского. Пришлось выбирать.
Жить трудно. У меня нет своего жилья. Театр снимает моей семье квартиру. Куда идти и кого просить, чтобы как-то разрешить свои жилищные проблемы, я не знаю. Много мыслей в связи со всем этим появлялось в моей голове. Вплоть до того, что все оставить и уехать в Иркутск. Там начать свое дело.
— Видите ли вы свои актерские перспективы в театре и кино?
— Перспектива для меня заключена в работе с любимым режиссером. В идеале спектакль — ступенька вверх, может быть, вбок, но никак не вниз. Во всяком случае, хотелось бы, чтобы это было так. Ты делаешь работу и чувствуешь, что чуть-чуть шагнул вперед, и этот новый багаж привносишь в следующий спектакль.
— После небольшой роли в картине Данелия «Орел и решка» и одной из главных во «Времени танцора» у Абдрашитова последовали ли иные? Или цепная реакция в кинематографе ныне нереальна?
— Я снялся в фильме Владимира Грамматикова «Привет от Чарли-трубача». Сценарий этот, между прочим, написан Данелия. Он и провел меня в картину. Там у меня небольшая роль телохранителя Гоши.
Осталось озвучить картину Владимира Фокина «Дом для богатых». Роль опять-таки небольшая, но очень интересная. Собственно, это четыре появления героя в разные времена начиная с дореволюционных дней. Человек по имени Серафим Пухов вначале в облике слуги, потом — сторожа, управдома и телохранителя представляет один род, разные его поколения. 
Режиссеры могут быть самыми распрекрасными, но один из них ходит смотреть артиста, а другому актера приводят и говорят: «Вот он». Прежде чем взять меня на роль во «Время танцора» Вадим Абдрашитов посмотрел все мои спектакли. Я считаю его своим крестным папой в кино. Он меня научил всему. Тот первый опыт в «Орле и решке» был очень приятным. Состоялось знакомство с камерой. Передо мной стоял Данелия, а я думал: «Боже мой, неужели это он». Играть в паре с Говорухиным — тут совсем можно было с ума сойти от счастья. А я-то кто — в Москву только-только приехал, студент. У Абдрашитова была уже подробная профессиональная работа. Да и роль — одна из главных. Мне даже неважно было, каким будет фильм. Если бы мне дали сто плетей и сызнова велели все повторить, я принял бы это с благодарностью и вновь начал все сначала. Я знал, что набираюсь профессионального умения, что мне там с щедростью отдавали то, чем сами владели. И это касалось не только ремесла как такового. Ко мне относились как к сыну, как к человеку, который нужен. А актеру всегда приятно осознавать свою необходимость.
— А могло бы кино стать для вас чем-то более основополагающим в жизни?
— Кино — заразная вещь. Не потому, что там платят деньги, хотя это приятное и существенное обстоятельство. Поначалу мне работа на съемочной площадке показалась ужасной. «Это же антитеатральное искусство», — думал я. А потом ощутил одно притягательное мгновение. Тебе нужно что-то сделать всего два раза в жизни, чтобы потом уже никогда к этому не возвращаться. Всего два дубля, чтобы уловить нужное состояние. И начинается такой силы борьба внутри тебя! Когда после прогулки по холодному лесу возвращаешься домой, выпиваешь стакан водки, ешь горячие пельмени со сметаной и чесноком — это как наркотик, в тебя вселяется ни с чем не сравнимое чувство тепла и счастья. Так и тут. Ты сегодня, сейчас поймал кайф, и ради этого стоит жить. И ты летаешь, как птица.
— Юра, а начиналось все для вас в Иркутске?
— Я родился в Черемхово, в ста пятидесяти километрах от Иркутска. Когда был маленьким, моего отца перевели в местечко под названием Тайтурка, что означает «оседлать коня». Закончил там школу и поехал в 1984 году поступать в Иркутское театральное училище. А родители хотели, чтобы стал я охотоведом. Отец мой был директором большого совхоза, надеялся, что сын пойдет учиться в сельхозинститут. Тем не менее, когда я стал студентом театрального училища, отец сказал: «Хорошо, учись. Деньгами помогу». Но вот я окончил его с красным дипломом, папа мой спросил: «Ну все? Успокоился? Теперь займись серьезным делом». Я же решил ехать в Москву. И отправился поступать к Петру Фоменко. Теперь вот думаю, что не попади я в ГИТИСе к той команде учителей, в которой я оказался, театр меня просто бы убил. Конечно же, я бы выжил физически, но душу мою он бы умертвил. Молодой актер — это такое пористое существо, которое впитывает все. В какую атмосферу попадешь, тем и наполнишься.
С первого курса нам прививалось умение прощать, умение терпеть, по возможности не терять чувства любви друг к другу. Конечно, возникают сложности и проблемы, тем более что театр наш — не автономное государство. Мы все живем в обществе, которое полно всевозможных, соблазнов.