ГРЕХ БЕЗДУХОВНОСТИ

Недавний фаворит «Золотой маски» Сергей Женовач поставил новый спектакль — «Игроков» Гоголя, дав в программке свое определение происходящему на сцене: жульничество. Это емкое слово показывает, что режиссер не собирался представлять героев Николая Васильевича в качестве безобидных обывателей, одержимых невинной игрой в карты. Для них это не забава, не развлечение, а жестокий бизнес.

С первой минуты спектакля видно, что мужчины в одинаковых черных пальто и черных шляпах (ни одна женщина здесь так и не появится) настроены по-боевому. Вот они зажигают свечки на столах, обильно ужинают. Здесь, в полуподвальном помещении, у них что-то вроде традиционной сходки, а сами они принадлежат к клану бесчестных картежников, у которых все вокруг схвачено и охвачено и даже есть свои осведомители в близлежащих крупных городах, где можно стричь купоны с простаков, впервые садящихся за игорный стол.

Сергея Женовача мало занимает внешняя, детективная сторона сюжета. Его интересуют молодые люди, вставшие на путь обмана, так рано продавшие свою душу дьяволу. Это действительно страшно, когда в роли прожженных дельцов видишь безусых пацанов, для которых тем не менее уже ничего святого не осталось. Спектакль напоминает череду поединков. Но не безрассудных дуэлянтов, а циничных авантюристов, произрастающих на взрыхленной почве вседозволенности и безнаказанности. Вольно или невольно, но Женовач фокусирует в своем спектакле основные мотивы творчества Гоголя, который в своих произведениях не уставал предупреждать о грехе бездуховности в прогнившем мире чистогана и наживы.

Впрочем, сам Гоголь тоже присутствует в этом спектакле, только в виде посеребренного бюста. На него накидывают пальто и надевают шляпу, поскольку все игроки с писателем как бы на дружеской ноге, перед Гоголем исповедуется юный помещик Ихарев (Андрей Шибаршин), занимающийся изготовлением крапленых карт и мечтающий облапошить своих подельников. Но в финале спектакля все резко меняется: бюст Гоголя поворачивается спиной к заигравшимся мошенникам, а Ихарев, словно побитая собака, оказывается под столом. Его обвели вокруг пальца, как самого последнего лоха, потому что на каждого плута всегда отыщется другой плут и объегорит без зазрения совести. Такова уж неизменная философия жульничества — хоть в ХIХ веке, хоть в нашем компьютерном.