Семейное счастье

Начать хочется с того, чего нет в этом спектакле. В нем нет наступательности, задора и модной ныне победительности, он не кричит о себе: вот он я какой. Никакой завлекательности, технических эффектов, перевернутых смыслов и прочих современных приемов. «Нахлебника», сделанного Иваном Поповски (его у нас все еще в молодых режиссерах числят), легко не заметить на фоне шумных московских премьер, поддержанных рекламой и звездами. Это тихий, скромный, семейный спектакль. Семейственности здесь никто не скрывает, она как раз и придает всему предприятию невыразимую трогательность и обаяние. Тургеневского нахлебника, Кузовкина Василия Семеновича, играет артист Анатолий Солодилин, много лет проработавший в оренбургском театре, а теперь перебравшийся в Театр им. Маяковского. Актер он хороший, старой реалистической школы, таких теперь мало осталось, но, как бы это сказать точнее, в бойкие ритмы современного столичного театра он не очень вписывается, старомодным кажется. Проще говоря, играет мало, почти ничего. Елена Солодилина (легко догадаться, дочка) играет Ольгу Петровну, дочь Кузовкина. А затеяла все это дело еще одна дочь Солодилина, которая — так удачно сложилось — руководит Международным фондом гуманитарных исследований «Толерантность». Ну любит она папу, что тут поделаешь, вот и придумала спектакль для него сделать. «Нахлебник» и есть авторская программа упомянутого фонда.

И вроде бы можно посмеяться, слово «семейственность» у нас чаще всего с негативным оттенком произносится. А здесь не так. Здесь дочерняя любовь каким-то странным образом в спектакль перекочевала, теплом наполнила. В иных случаях бьются, бьются, домашнюю атмосферу создать пытаются, а тут вот она, даром далась, семейная спайка. В «Нахлебнике» все важно, все в дело пошло: и то, что папа с дочкой играют, и то, что режиссером стал Иван Поповски, ученик Петра Фоменко, и то, что Петр Наумович, который — вот совпадение — учился с Солодилиным в ГИТИСе в одно время и знаком сто лет, на премьеру пришел. И как хотите, а сердечная связь — большое дело, в творчестве очень помогает. Любовью поддержанные граждане художники на многое способны, иногда так и вовсе выше себя прыгают, важных высот достигают.

Вот, например, Поповски. Явно же - Тургенев не его автор, чужой ему материал. Он поэтический театр любит, от быта отвлеченный, а тут мелодраматическая история, насквозь бытовая, реалистическая. Живет на хлебах бедный дворянин Кузовкин, шутом рядится, скрывает от всех, что дочка умершего уже хозяина на самом-то деле его, Кузовкина, дочь. Потом в пьяном угаре (подпоили для смеха бессердечные гости) выкрикнул правду, а его тут же из имения высылают и деньги суют, чтоб от слов своих (и от дочки, выходит) отказался. Ставилась эта пьеса в основном в бенефис какого-нибудь старого актера — роль-то выигрышная, публика льет слезы, сострадая униженному и оскорбленному «маленькому человеку». Все это давно вышло из моды — и бенефисы, и «маленький человек», и слезы, и сострадание. Однако Поповски взялся и сделал спектакль, может быть, самый серьезный и значительный в своей биографии. Он пока не устоялся, играется с перехлестом, грубовато и тяжело, ему не слишком подходит площадка малой сцены Театра им. Маяковского, возвышающаяся над жующими согражданами в ресторане «Лабарданс», но намерения ясны вполне и цель просматривается отчетливо. Поповски поставил — по-моему, впервые — какой-то родовой спектакль, по-другому не скажешь. Вот где стало очевидно — ученик Фоменко. Здесь нет заимствования, но есть общее чувствование, родственная связь обнаруживается явственно, как никогда.

А тут еще Рустам Хамдамов, личность в своем роде легендарная, изысканнейший художник и режиссер, живущий затворником. Он согласился сотрудничать. Хамдамов не просто придумал и оформил пространство, выдумал костюмы и причесал героиню, он вдохнул в этого «Нахлебника» красоту и изящество, которые, собственно говоря, и сделали дело. Любовно отобранные предметы, называемые грубым словом «реквизит», можно разглядывать, как на выставке. Белая с шитьем скатерть в первом акте, все эти чашки, тарелки, ложки-вилки, вазочки и супницы. И во втором, когда речь пойдет о грустном, — темно-бордовые тона, тканая, с витиеватым восточным узором скатерть, фарфоровая кукла на маленьком бархатном стульчике, старинный альбом с папиросной бумагой, проложенной меж страниц. В этом выставочном, ну или театральном павильоне, со всех сторон окруженном прожекторами, живут герои «Нахлебника». А на программке Хамдамов нарисовал летящий, небрежно-прелестный женский профиль, так он обозначил стиль этого спектакля.

На самом деле таким он (спектакль то есть) должен еще стать. Воздушным и легким, почти невесомым. И если кто-то вспомнит тут о спектаклях «Мастерской П. Фоменко», то, как уже говорилось, правильно вспомнит, по делу. Замечательно придумано начало, когда приезжают в свое имение муж и жена Елецкие, Ольга Петровна и Павел Николаевич (Павел Кипнис). Быстро-быстро впархивают, в лица вглядываются, старых, родных вещей едва касаются и окликают друг друга: «Поль-Поль-Оль». Звук нежный, тающий, как колокольчик. А потом началось представление, которое Фоменко называет попросту вампукой, а можно назвать по-научному — гротеском. Поповски, в точности как любит его учитель, соединил в своей работе острое театральное преувеличение и эту самую тающую, небрежную легкость, которая, однако, и есть самое трудное в нынешнем театре. Вампука ему удалась в полной мере (и даже с избытком) — все эти соседи, вокруг Кузовкина вьющиеся, прыгающие, рожи корчащие, должны были оттенить тихую, незаметную прелесть подлинного чувства. Они, конечно, нажимают-наяривают уж слишком (со временем должны успокоиться, надо надеяться), а вот те, кто им противопоставлен (то есть Кузовкин с дочерью), пока недостаточно легки и свободны. Ну не порхают они, чуть касаясь друг друга, едва обнаруживая боль и слезы, что требуется по замыслу режиссера. Только надо понять, как это трудно. Как трудно удержаться от привычки, годами выработанной, развернуться на зал и выдать все, что накоплено, надрывно, от всей актерской души, чтобы публика слезами облилась и долго аплодировала. Это ведь сладостно, как отказаться. Поповски сделал многое, а Анатолий Солодилин, молодец, покорно подчинился — ни надрыва, ни страданий, ничего этого нет. Остались привычные бытовые приспособления, которые мешают взлететь. То же самое можно сказать и о дочери — Елене Солодилиной. Ей тоже играть хочется, показать, на что способна, чувства продемонстрировать, на лице отразить. Именно это старание и мешает полету.

Еще вот что интересно. Обычно «Нахлебника» играют как драму старика отца, от которого откупается нехорошая дочка. Поповски сделал спектакль о человеке, который наконец-то стал счастливым, дочь поверила ему, дала денег, не откупаясь, а потому что он теперь — родной человек, не может не принять. Короче говоря, семья — большое дело, может сделать счастливым кого угодно, даже самого разнесчастного.