Это штука посильнее…

ТЕАТР на Малой Бронной, первым открывший новый театральный сезон, представил (с предуведомлением «впервые в России») трагедию Кристофера Марло «Доктор Фауст». Сей решительный репертуарный ход по меньшей мере странен. Ни с того ни с сего ставить полную теологических рассуждений и философских проблем, трудную в чтении, ученую трагедию старшего современника Шекспира и богослова Марло — глупо. Прежде чем обрушивать на публику бездну латыни и поэтических монологов вроде: «Не шествуя равниной Тразименской,/ Где с Марсом силой мерились пунийцы,/ Не забавляясь играми любви/ В дворце, где позабыл монарх величье,/ Не блеском гордых, дерзостных деяний/ Прославит муза стих небесный свой» и т.д., надо иметь вескую причину. Тем более что «Фауст» Марло по форме близок к средневековому жанру моралите и завершается поучением: «На гибель Фауста взирайте все! Его судьба да отвратит разумных от области познанья заповедной…» Хорошо бы исповедовать определенные художественные принципы, прежде чем заявлять подобное со сцены. Иначе вся затея грозит оказаться схоластическим бредом.

Но, похоже, в театре на Малой Бронной «Фауста» действительно поставили ни с того ни с сего. Пленившись редчайшим для русской сцены именем драматурга, а также обилием нечисти, которую можно вывести на сцену. Режиссер Игорь Древалев всем проблемам нашел простое решение. Пусть Мефистофеля играет женщина, и тогда все точки над “i” встанут сами собой. Если публика что-то не поймет в многострочных монологах, повествующих о душевных метаниях героя, она всегда сможет сделать свой любимый и простой вывод — все зло от женщин. Даже Фауста совратили, подлые.

Меж тем «Фауст» — трагедия духа. И любовные кувыркания на авансцене с золотоволосым Мефистофелем напрочь убивают весь пафос творения Кристофера Марло. Как творец эпохи Ренессанса, Марло высокие поэтические сцены чередует с низкими, прозаическими. Там препираются слуги, философствуют бродяги, острят шуты, и высокие замыслы ученых мужей переиначиваются на простонародный лад. В одной из таких «народных» сценок конюх Робин сообщает, что «стянул у доктора Фауста одну волшебную книгу» и теперь заставит «всех девушек нашего прихода плясать для моего увеселения в чем мать родила». У Фауста же иные цели. Первое, о чем он вопрошает посланца князя тьмы — это «что есть ад». В театре на Малой Бронной, подсунув Фаусту в качестве оппонента Мефистофеля в юбке, его слегка перепутали с конюхом. Правда, в постановке Игоря Древалева конюхов, слуг и прочий люд, в свою очередь, запросто можно перепутать с учеными мужами, поскольку режиссер не делает никакой разницы между сценами, и диалоги слуг у него так же высокопарны и статичны, как высокоумные изречения Фауста.

Но самое оригинальное в спектакле театра на Малой Бронной это не то, что впервые в России поставлена трагедия Марло, и даже не то, что Мефистофеля играет дама. Самое удивительное, что этой невнятной постановке публика внимает с удивительным терпением и не покидает зрительный зал не то что через 30 минут после начала спектакля, но и в антракте. Видимо, просвещенные театралы, способные отличить хороший спектакль от плохого, перевелись совершенно. На нынешнюю публику, пребывающую в почтительном невежестве, парализующе воздействует магия слов. Если со сцены доносятся слова «Фауст», «ад», «душа», «Люцифер», «князь геенны», «возмездие», «раскаяние», «Христос», а исполнитель главной роли взмок от процесса произнесения ему самому с трудом понятных реплик и монологов, плюс к этому в глубине сцены голосят сопрано и меццо-сопрано, а все актеры проделывают макабрические движения и вращают свод небес — публика делает вывод, что постановка была гениальна, и надо, несмотря на то, что ты ничего не понял и не все расслышал, устраивать овацию в финале. Между тем более уместной была бы старая театральная традиция: свист и помидоры.