Стихотворения в позе

Сколько раз доводилось писать о фестивале «Золотая Маска», столько же и упоминать о том, что уровень представленных спектаклей вряд ли в полной мере отражает общее состояние российского театра. Всегда казалось, что где-то есть что-то более значимое, по непонятным причинам не попавшее в афишу фестиваля. И наоборот, странным образом попавшее вызывало недоумение. Предъявлять претензии экспертному совету было бы глупо, живые люди обладают не менее живыми личными пристрастиями, к тому же состав совета периодически меняется.

Но в начале второго десятилетия «Золотой Маски», кажется, искомое совпадение наконец-то случилось. Пристально отследив московский театральный сезон 2003/04 года, достаточно хорошо санкт-петербургский и в меру сил периферийный, понимаешь: афиша «Маски» — и есть то самое «лицо» современного отечественного театра. Прямо скажем, не слишком симпатичное. Явно усталое, с потухшими глазами, выдающее приметы пороков и болезней, но все же, как говорится, со следами былой красоты. Иногда на этом лице вдруг вспыхнет очаровательная улыбка, порой скатится красивая слеза, чаще же появляются какие-то невнятные гримасы и ухмылки. Что делать, такова театральная жизнь.

12 спектаклей большой и малой формы, отобранные на соискание Национальной премии, и сами кажутся масками, на время прикрывающими измученный театральный лик. Маски и их создатели, то есть главным образом режиссеры — принципиально разные, но волевым решением поставленные в единый строй. Впрочем, строя-то как раз и нет, есть многоликая и разновозрастная толпа, шагающая отнюдь не в ногу. Какой-то глобальной идеи нет и в помине, голосов поколений тоже не слышно. Существует только беспорядочное движение — неизвестно куда, непонятно зачем.

Стоны по поводу «новой драмы», сотрясающие театр, на Национальном фестивале не слышны вовсе. Представлена добропорядочная классическая афиша, где, как водится, лидирует Чехов (три спектакля), его догоняют Ионеско (два спектакля), Шекспир, Мольер, Горький, Гоцци и прочие. Относительная современность связана разве что с именами нашей Людмилы Петрушевской и француза Ж. Л. Лагарса. Опять же все как в жизни — даже режиссеры «новой волны» не слишком-то жалуют невнятные откровения драматургов-ровесников. Если же и обращаются к ним, то где-нибудь на камерных подмостках «второго эшелона».

Но это вовсе не значит, что классические спектакли нынешней «Маски» подернуты ностальгией по старому доброму театру. Разве что в двух спектаклях дана попытка извлечь из Чехова чеховское же, не переворачивая все с ног на голову: это «Дядя Ваня» Миндаугаса Карбаускиса (Театр под руководством Олега Табакова) и «Скрипка Ротшильда» Камы Гинкаса (МТЮЗ). В остальных же постановках с классиками ведется порой агрессивный диалог, а их сюжеты — не более чем повод для весьма современного восприятия. Дон Жуан в одноименном спектакле Александра Морфова (Санкт-Петербургский театр имени Комиссаржевской) — не столько мольеровский, сколько сконструированный режиссером и послушно воплощенный Александром Баргманом: хам, парвеню и в общем-то никчемный человек. Донельзя снижены и замусорены «символами» горьковские «Мещане» Кирилла Серебренникова (МХТ имени Чехова). Вполне карнавален, почти по-шамански якутский «Макбет» Сергея Потапова (Саха-театр имени Ойунского). Хотя именно этот спектакль удачно соответствует духу автора Э. Ионеско. Заметно измельчал в соответствии с нынешними реалиями «Ричард III» Юрия Бутусова (Сатирикон).

Отдельная строка — «Три сестры» Евгения Марчелли (Тильзит-театр, Советск), где об Чехова буквально вытерли ноги, бессмысленно потоптались на нем, как на домотканом коврике, брошенном на сцену. Хорошо, хоть сапоги сняли, правда, тотальной «грязи» от этого не убавилось. Само же действие, казалось, происходило в каком-то портовом борделе, хозяйки и посетители которого друг друга стоили. Вообще спектакль подобного идейного и качественного уровня на «Золотой Маске» оставляет впечатление шоковое и весьма серьезно Национальную премию дискредитирует.

Причем добро бы, если б режиссер был обременен не только постановкой понравившейся ему пьесы, но хоть какой-то идеей, концепцией и т.п. Абсолютный пример отсутствия подобного — монотонный и утомительно затянутый спектакль «Король умирает» Вячеслава Кокорина (Омский театр драмы). Ставить ироничного Ионеско, не владея техникой театра абсурда, рвать психологически-трагедийные жилы по меньшей мере бессмысленно. Но даже если намек на некую идею и присутствует, то обычно исчерпывается за первые 15 минут. Так случилось с изобретательной, но навязчиво-однообразной «PRO Турандот» Андрея Могучего (Санкт-Петербургский театр «Приют комедианта»), где даже импровизации казались тщательно отрепетированными. В течение получаса были выданы на-гора все режиссерские откровения Морфова в «Дон Жуане». То же - и в «Мещанах». Но продвинутому зрителю (а именно такой посещает «масочные» спектакли) ведь интересно, не чем все закончится (он это и так знает), но как. Увы, все абсолютно предсказуемо.

Стилево и целостно выдержан с первой до последней ноты, кажется, всего лишь один спектакль — «Когда я умирала» Карбаускиса (Табакерка), уже достаточно увенчанный лаврами. Блестящая сценическая композиция, неожиданная и функциональная сценография, нестандартность режиссерских ходов, виртуозные актерские работы — если когда «Маска» и улыбнулась, то именно здесь, несмотря на мрачность названия постановки.

Кстати, непростой диалог с классикой без труда угадывается и в сценографии. Положа руку на сердце, можно сказать: художественное оформление спектаклей зачастую было куда более выразительным, нежели вымученные режиссерские концепции. Возьмите хотя бы работы Эмиля Капелюша в «PRO Турандот» (хотя висячие металлические палки кочуют у него из одного спектакля в другой) или Александра Орлова в «Дон Жуане». А уж о замечательном и абсолютно равнозначном тандеме Сергея Бархина и Камы Гинкаса в «Скрипке Ротшильда» и говорить не приходится.

Как известно, молодая режиссура в текущем театральном процессе упорно теснит мэтров постановочного цеха. Оно и понятно, патриархи работают вдумчиво и долго, молодые порой «пекут» по пять спектаклей в сезон. Из одиннадцати режиссеров-номинантов мэтров с устойчивой репутацией оказалось лишь трое: безусловный «классик» К. Гинкас, а также опытные В. Кокорин и Юрий Погребничко. Но если первый не уронил высокой планки профессионализма, то Погребничко в спектакле «Лестничная клетка» (Театр ОКОЛО) остался равен самому себе, а Кокорин эту планку явно не удержал. Достаточно спокойно, судя по увиденным спектаклям, плывут на театральном мелководье Бутусов, Марчелли, Могучий и Морфов. Что же касается наиболее молодых и модных Серебренникова и Карбаускиса, к которым в фестивальной афише примкнул Потапов из Якутии, то они, конечно же, перспективны. Но вот стоило ли перекладывать на их плечи все бремя сценических надежд? Вряд ли. Явный прорыв — все тот же спектакль Карбаускиса «Когда я умирала». Но в его последующем «Дяде Ване» от молодой дерзости и смелого поиска не осталось и следа — спектакль грамотен, профессионален, но от режиссера ждешь большего.

Кажется парадоксальным, но актер как таковой, как ярчайший манок конкретного спектакля сегодня мало кого интересует. Превалирование режиссерского взгляда, случившееся век назад, по-прежнему продолжается. Актер поневоле занимает вспомогательное место, становится «винтиком», который режиссер «вкручивает» куда и как ему угодно. Но вот беда, режиссеров-гениев найти трудно, прочие же невзначай или намеренно стараются «срубить голову» чрезмерно возвышающемуся артисту. Смотришь «масочные» спектакли и видишь хороших артистов, намертво зажатых в режиссерские тиски. Вряд ли роль Михаила Окунева (Беранже в спектакле «Король умирает») достойна столь высокой номинации, то же относится и к Бессеменову Андрея Мягкова («Мещане»), да и к Серебрякову Олега Табакова («Дядя Ваня»), сыгранному достаточно традиционно. В более выигрышном положении оказались Дмитрий Назаров, номинированный дважды (Тетерев в «Мещанах» и Астров в «Дяде Ване»), хотя угадывается его работа на сопротивление режиссеру, и А. Баргман (Дон Жуан) — впрочем, этот артист абсолютно «самоигрален». Так что по большому счету серьезно можно говорить в данной ситуации только о работах Валерия Баринова (Яков в «Скрипке Ротшильда») и Константина Райкина (Ричард III), сумевших синтезировать виртуозную внешнюю форму с глубочайшим содержанием.

Помнится, на одной из предшествующих «Масок» экспертный совет не предложил ни одной кандидатуры на лучшую женскую роль. По гамбургскому счету, это можно было бы сделать и сейчас. Тем не менее на «Маску» номинировались шесть актрис разного возраста и степени авторитета — от Аллы Покровской (Бессеменова в «Мещанах») до Ирины Пеговой (Соня в «Дяде Ване»). Сказать, что у кого-либо из них случились серьезные открытия, не представляется возможным. Да и их творческие судьбы знавали лучшие времена.

В целом же завершившийся фестиваль вряд ли впишет яркую страницу в отечественную театральную историю. Он не принес неожиданностей, не представил новых имен и не открыл «второго дыхания» у патриархов. Он был в меру будничен — совсем как и сам театр последних сезонов. Быть может, российская сцена «держит паузу» перед очередным рывком. Скорее всего, судя по сезону текущему, на следующей «Золотой Маске» эта пауза продолжится. До той поры, пока неожиданно не родится какая-нибудь дерзкая идея. Пока драматурги, режиссеры и актеры не заговорят на одном языке, притом понятном и публике. Пока они не отважатся на вызов, настоящий, а не псевдоэксперимент, отринут буржуазную успокоенность или неофитский азарт разрушения и по-хорошему «проголодаются». Сколько потребуется на все это времени, не знает никто. Нужен ли в подобной ситуации парад так называемых «национальных достижений»? Впрочем, это вопрос без ответа.