Нежный портрет на фоне смерти

Факты упрямы: самой популярной и модной темой театральных спектаклей сегодня стала смерть. Это вовсе не дань популярному жанру триллера, а скорее возможность создать острый психологический портрет в философском произведении. Театр хочет потрясти воображение зрителей, шокировать, а смерть — тема по свидетельству психологических тестов самая стрессовая.

Увлекает возможность сделать портрет героя в тот момент, когда все его чувства обострены, словно у бегуна в предчувствии финишной прямой. Это несколько минут истины, время скинуть все наносное, фальшивое (ведь невозможно лгать и лицемерить перед ледяным дыханием небытия) и осознать, для чего ты явился на свет, ведь еще не поздно что-то переоценить и стать наконец-то счастливым.

Один из самых востребованных и ярких молодых режиссеров Миндаугас Карбаускис и вовсе сделал тему смерти сквозной темой своего творчества. Театральные завсегдатаи привыкли узнавать почерк любимого режиссера, с пониманием считывая в его премьерных спектаклях цитаты его предыдущих творений. В этом есть особая прелесть его режиссуры — это действо для посвященных: вспоминать, на чем ты остановился в прошлый раз в своем диалоге с режиссером. Безусловно, спектакли Карбаускиса надо смотреть так, как смотрят сериалы, не пропуская звенья целой цепи и становясь полноценным участником некой интеллектуальной игры.

На премьере спектакля «Рассказ о семи повешенных» в Театре-студии п/р Табакова мысленно прокручиваешь в голове цитаты предыдущих спектаклей. Вот Гедда Габлер, самовлюбленная и несчастная гордячка, пускает себе пулю в лоб из папиного пистолета ради идеи собственной исключительности. Ее муж вместо восхищения ее поступком брезгливо морщится — вид разлетевшихся мозгов не эстетичен. Вот Сонечка в «Дяде Ване» в минуту смертельного отчаяния ищет опору в мыслях о праведной смерти: «Когда мы умрем, мы увидим небо в алмазах!» Вот Пульхерию Ивановну позвала в мир иной кошечка, и она соскользнула в смерть, как в увлекательное путешествие. Вот умершая мама наблюдает со стороны, как везут ее тело хоронить в спектакле «Когда я умирала». Она, как живая, бродит среди своей родни, таращит глаза в некотором непонимании близких людей, такая смешная и пронзительно-жалкая, в погребальной сорочке, с этой своей подушечкой из гроба, привязанной к голове.

В премьерном спектакле по рассказу Леонида Андреева новообращенными в веру Карбаускиса стали молодые актеры театра. Это история о последних днях жизни пяти террористов и двух уголовников, а также министра, на которого готовилось покушение. Рассказ населен множеством персонажей, но по замыслу режиссера их играют все те же артисты, становясь по очереди то жертвами, то палачами.

Министр (актер Павел Ильин), бедолага, так остро воспринял известие о покушении, что отдал богу душу только от непрестанных мыслей о возможной смерти. Нам дана возможность посмотреть, какая фантасмагория окружает обреченного (или избранного?) в последние часы. Роль многочисленной челяди министра играют актеры, которые позже станут изображать террористов. Прислуга толпой суетится вокруг хозяина, наперебой предлагая ему фрукты и напитки, лучась улыбками не столько подобострастными, сколько безмерно счастливыми. Министр меланхолично отщипывает виноградины и ест, мысленно представляя, что было бы с его чудесным телом, если бы покушение удалось. Он счастлив, переживая каждую минуту своей спасенной жизни как чудесный дар. Это одна из лучших сцен спектакля. Посвященные в эстетику Карбаускиса зрители видят эту сцену в подлинном свете — перед глазами не челядь министра, а мистические фигуры, призванные переправить героя по реке Стикс в небытие. В этом мире все обречены умирать — здесь нет чудом спасенных.

Главное, встретить эту смерть достойно, выполнив свою миссию. Юные террористы оказались на это способны. Они знали, на что шли. Главное для них — укрепить свой дух накануне казни. Это особенно тяжело тем, кого навещают в камере родственники. Сцены прощания сыграны актерами особенно пронзительно. Художник Мария Митрофанова помогает режиссеру и актерам донести главную мысль: заглянувший в глаза смерти полон такого понимания смысла жизни, что на голову выше окружающих. Сцена театра изображает наклонный помост, на вершине которого по очереди оказываются приговоренные. Поэтому прощальные объятия выстроены как попытка дотянуться до того, кто выше. Минуты острого горя освещены этим метафорическим светом. В эти минуты особенно отчетливо понимаешь, что это избранные по мысли режиссера. Он проводит своих героев через испытание одиночеством накануне казни. Карбаускис нашел очень точный и сильный штрих в портрете героев: каждый пытается найти опору внутри себя. Муся (актриса Яна Сексте) размышляет о мученическом венце. Эта хрупкая девчонка с тонкими косичками окажется на удивление стойкой. Именно она воскликнет: «Как прекрасна жизнь! И даже эта смерть!» Террорист по имени Вернер (актер Алексей Комашко), лидер группы, в самую тяжелую минуту будет играть в шахматы, словно ища опору в интеллекте как в самой сильной части своей личности. Сергей Головин (актер Александр Скотников) станет делать гимнастику, ведь для него тренированное тело — самая большая гордость. Обреченные не суетятся перед последней чертой, а захвачены внутренней концентрацией сил, мыслей, чувств как трудной работой по самосовершенствованию. Даже самый слабый из них — Василий Каширин (актер Алексей Усольцев) между ужасными приступами страха пытается найти в душе равновесие. Татьяна (актриса Дарья Калмыкова) ищет опору в своей любви к Вернеру.

И если раньше режиссер исследовал природу индивида или семьи на пороге небытия, то в этом спектакле он сосредоточен на изучении социума. Сумеет ли человек нести ответственность за свои поступки, остаться верным себе и коллективным идеям? Любопытно, как на наших глазах лидер террористов Вернер подтверждает свои права оставаться неким мозговым центром, духовным отцом. Он расставляет идущих на казнь по парам — слабого ставит в пару с уверенным. Себе он оставляет самую трудную задачу: идти об руку с туповатым убийцей-уголовником Янсоном (актер Александр Воробьев), ведь за несколько минут душа того должна дозреть до возвышенного акта смерти. Вернер одобряет головореза Цыганка (актер Дмитрий Куличков), который неожиданно выбирает девушку-воробышка, почувствовав себя сильным.

Сама сцена казни решена как-то неожиданно поэтично. Кажется, что герои исчезают в море, а не корчатся на виселице. Последняя сцена спектакля решена метафорично. Кажется, мы возвращаемся в начало истории. Герои спектакля приходят на тайную квартиру, снимают пальтишки, греются после мороза, лучась молодым счастьем. На самом деле актеры играют момент расставания души и тела. Они снимают пальто как временную оболочку. Душа чиста и открыта. Причем пальтишек не пять, а семь: и две заблудшие души уголовников приобщены к компании героев.

Умирают молодые, красивые, звенящие от своих нереализованных (или все-таки реализованных?) сил и любви. Поневоле вспомнишь философское изречение: умирают не старые, а поспелые. Спектакль можно назвать очень нежным, пронзительно-трогательным. Однако чувство сострадания не переходит в сентиментальность. От нее защищает одно немаловажное обстоятельство — упоминание об адском замысле теракта, особенно о поясах со взрывчаткой. Рассказ написан сто лет назад, а что изменилось? Тут до сентиментальности далеко.