Лубок по-русски — 2

На московских подмостках одна за другой появились сразу две премьеры по Островскому. В «Сатириконе» Марина Брусникина выпустила «Бальзаминова», в «Табакерке» молодой Сергей Пускепалис поставил «Женитьбу Белугина». Два очень разных спектакля свидетельствуют о том, что в театроведческий обиход пора вводить понятие «эффект большой сцены».

Попробуем объяснить, что это за эффект. Вот уже сколько раз мы наблюдали, как начинающий режиссер выпускал спектакль в камерном пространстве и обнаруживал в этом пространстве непошлое остроумие, вдумчивое отношение к выбранному тексту и весьма богатую театральную палитру. Спустя какое-то время тот же режиссер получал в свое распоряжение большую сцену какого-нибудь московского театра и выпускал на ней среднестатистическую (а иногда и выдающуюся) похабель, разглядеть в которой особенности его режиссерского стиля было затруднительно, а сколько-нибудь вдумчивое отношение к предмету — и вовсе невозможно. Самый яркий и незабываемый пример такой метаморфозы — конечно же победительная Нина Чусова. Между ранним ее опусом «Шинель», выпущенной на Малой сцене «Сатирикона» «Геддой Габлер» или спектаклем «Вий» (филиал Театра им. Пушкина) и широкоформатными творениями вроде мхатовского «Тартюфа» или моссоветовского «Ревизора» разница такая же, как между артхаусным фильмом и новогодним шоу на «Первом». Да что там Чусова! Даже такой тонкий режиссер, как Миндаугас Карбаускис (лидер антипопсового направления в нашей молодой режиссуре), получив в распоряжение большую сцену МХТ, вдруг оскоромился, выпустив здесь спектакль «Похождение» с Сергеем Безруковым, где интересный замысел прямо-таки потонул в соленом море сального бурлеска.

За Мариной Брусникиной тоже дело не стало. Хороший педагог и именитый режиссер Брусникина нащупала некогда золотую жилу — научила артистов не играть, а читать со сцены прозу. Слова персонажей мигрировали от одного артиста к другому, и звучащий на разные голоса текст обретал особое сценическое дыхание. Обосновавшийся на Малой сцене МХТ литературный театр Брусникиной оказался интеллигентным и нескучным времяпрепровождением, а один из спектаклей по повести Виктора Астафьева «Пролетный гусь» даже удостоился Госпремии. Теперь та же Брусникина вместе со своими бывшими подопечными (недавними выпускниками Школы-студии МХТ) оказалась в пространстве большой, даже очень большой сцены «Сатирикона». Н-да…

Намерения вроде бы очевидны. Брусникина хотела сделать спектакль-лубок, в котором можно лицедействовать от души. Ведь спрессованная в один спектакль трилогия о симпатичном, но незадачливом Бальзаминове — прекрасный материал и для такого лубка, а подвижная, голосистая, полная задора молодежь «Сатирикона» — замечательный повод его поставить. Зримые приметы народного примитива можно обнаружить и в декорациях Бориса Валуева (лубочный антураж заключен тут в деревянную раму), и в костюмах (невеста в огромадных фижмах напоминает тут бабу на чайник). Но, присмотревшись, ясно видишь, что лубок этот выполнен не в русском, а в новорусском стиле. Его прямым аналогом является не Кустодиев, как можно было бы наивно подумать, а зажигательный ансамбль Надежды Бабкиной, неплохо смотрящийся посреди всяких дим-биланов да попсовых кафешантанов. Вдовушки, свахи и пышнотелые купчихи предстают у Брусникиной крикливыми стервами и, как кажется, отличаются друг от друга лишь крепостью голосовых связок. Не только они, но даже обаятельный увалень Александр Гунькин, фактурой и психофизикой очень подходящий на роль Бальзаминова, не вызывает тут ни умиления, ни сострадания, ни светлой улыбки.

Глядя спектакль Брусникиной, ясно понимаешь, чем лубок отличается от кича. Первый скрывает за типажностью индивидуальность, но он не отменяет ее. Кич ее даже не предполагает. В нем не простодушие, а скорее пустодушие. Не яркость, а глянцевый блеск. «Ой, бяда, бяда, в огороде лебяда…» — старательно выводит хор. А ведь и действительно бяда, коль на большом сценическом пространстве так часто побеждает большой глянцевый кич. 

Скромный спектакль «Табакерки» кажется на фоне этого кича истинной отрадой, хотя, в сущности, все его достоинство в том, что молодой режиссер не наводил на не лучшую, прямо скажем, пьесу Островского глянец, а, наоборот, соскребал его. Очередной ученик Петра Фоменко, в очередной раз зорко примеченный Олегом Табаковым, Сергей Пускепалис поделал с «Белугиным» примерно то же, что сделал когда-то Сергей Женовач в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше». Он не мешал свободному актерскому волеизъявлению, предпочитая жизни человеческого духа жизнь духа сценического, но он так точно придумал каркас ролей, что артисты у него, как ни ухарятся, все же держат себя в рамках драматического театра. Даже острохарактерная Марьяна Шульц (впадающая в приступы хлопотливого лицемерия глуповатая хищница Кармина) хоть и останавливается на самой грани, отделяющей гротеск от клоунады, но за грань все же не заходит. Дочь Карминой Леночка, предмет воздыханий купца Белугина, талантливо выписана Линой Миримской эдакой куклой Барби, в которой по ходу дела не только проступает некоторое подобие мысли, но даже обнаруживается наличие души. Женский дуэт дополняет мужская пара — Евгений Миллер (Белугин) и Иван Шибанов (его соперник в любви Агишин). Первый убедительно воплощает на сцене обаятельную мужественность, второй — необаятельную расчетливость. Во втором действии, где сочность характеров сдает у Островского позиции перед нравоучительным пафосом, спектакль вслед за пьесой несколько провисает. Но даже в самые неудачные моменты простодушие не уступает тут место пустодушию, а за яркими режиссерскими красками проступают живые актерские лица.

С ужасом думаешь: неужели, попав в пространство большой сцены, одаренный дебютант Пускепалис тоже подчинится правилам большой глянцевой игры и начнет изготавливать из русских и нерусских комедий новорусский лубок? Ой, бяда, бяда…