О каплях датского короля, абсенте и грезах

Самым удивительным моментом этого действа стал тот, когда на балконе в темноте и тишине заплясали и стали выбивать ритм равелевского болеро светящиеся палочки. Они множились, и их «голоса крепчали», потом они спустились вниз — на игровую площадку — и внезапно в женских руках превратились в голубых бабочек, Этому предшествовало верчение-кручение, как в природе. Эта сцена сама по себе была чудесно естественной. Но когда из коконов черных платьев стали продираться, освобождаясь, прекрасные простоволосые женщины в огненно-красных, невиданных крылатых платьях, и пение сопровождало каждое их небыстрое, энергичное движение, трудно было удержаться от изумленного возгласа. Эти поющие женщины летали в темноте перед зрителями на расстоянии вытянутой руки. Режиссер так выстроил эту сцену, дал ей столько воздуха, что каждый зритель расшифровывал ее смысл, опираясь на свой житейский опыт — для меня это было сотворение мира, рождение души, ожидание и любовь, отчаяние и гибель. Время искривилось, и на меня полетели четыре разгневанные фурии. ..
Ведь каждая женщина, обманутая в своих надеждах, легко превращается в фурию!
АБСЕНТ...
Элегантная цвета абсента программка коротко и увлекательно рассказывает историю зеленого полынного напитка, вызывающего яркие видения. Среди поклонников абсента культовые художники, актеры, поэты — Верлен, Рембо, Мопассан, Ван Гог и иже с ними.
Иван Поповски, постановщик спектакля, и Олег Синкин, автор композиции и музыкальный руководитель, назвали действо концертом-галлюцинацией.
Как и всякое опьянение, это начинается незаметно — с очарования. Зрители вереницей бредут «в зал для представлений», как в старой камбуровской песенке. Сначала в темноте, через мгновение — в неверном свете свечей и под чудную музыку. Потому что в маленьких открытых взору комнатах, мимо которых зритель бредет «в театр», «живет» музыкант и играет — кто на флейте, кто на скрипке, кто на аккордеоне, кто на фаготе, кто на виолончели, а кто и на гитаре. Играют что-то. Французское…
В зале всех встретил человек, который помог найти свои места. Это было мило и обыкновенно — флер мог бы растаять, однако изюминка в том, что нам предлагают посмотреть не подготовленный концерт, а нашу «собственную», но умело вызванную галлюцинацию, а от ее очарования отделаться не так просто.
Из темноты узкой и длинной авансцены (сценой это не назовешь) свет выхватывает по очереди фигурки четырех лежащих на столах в забытьи женщин. Грустных. Пьяных. А потому правдивых и смелых. Это — героини или фигурантки концерта. Узнаваемые — по портретам мсье Лотрека и по песням …
Три временных и смысловых пространства: повседневная жизнь — любовь-разочарование — драки- шалость- глупость- удаль, нечеловечески прекрасная (а потому невыносимая) жизнь души и жизнь души, адаптированная к повседневности…
Несколько месяцев я ждала встречи с Еленой Камбуровой, чтобы сделать это интервью.
Появилась идея написать интервью, которого не было, и разыграть литературную сценку, в которой я задаю Елене Антоновне вопросы, а потом предполагаю, как она бы на них ответила…
Я смотрела замечательные спектакли, была на концерте Камбуровой в театре Райхельгауза на Фестивале, посвященном Булату Окуджаве. Я ждала. И все-таки звонок Елены Амбарцумян — пресс-атташе театра — застал меня врасплох.
Да. Завтра состоится эта беседа…
Да. Меня ждет Елена Камбурова…
Да. Я смогу задать ей любые интересующие меня вопросы…
И она мне, а не кому-то другому, «откроет свои детские секреты».

Когда я была маленькой, у нас появилась пластинка с шестью песнями в исполнении Камбуровой. Подозреваю, что в то время я мыслила не отдельными словами, а некими образами, одним из которых и был песникамбуровой. И голос был необыкновенным — звонким, но не резким, энергичным и теплым. Это был голос друга, который спешит на выручку, что бы со мной не случилось, и где бы я ни была.
На всю жизнь.
У Елены Антоновны (мне очень нравится называть Камбурову по имени-отчеству — она как-будто обретает земные корни) теперь есть свой театр. Он называется Театр Музыки и Поэзии и живет уже двенадцать лет. Некоторое время назад, после разных мытарств и невообразимых трудностей. Театр получил свое крошечное помещение. Теперь его крылечко смотрит на Новодевичий монастырь — они с монастырем как бы держат энергетику всей площади.
О своем доме она рассказывает так:
 — Мне все понравилось — и монастырь, и сам дом. Мне захотелось обустроить его не в едином стиле, а как бывает в мастерской художника — и то, и это! Единственное — это же театр, и мы стараемся, чтобы у нас все-таки был порядок, а в мастерской художника все так разбросано!.. Но разнообразие предметов у нас в театре есть.
Более всего я люблю примитивистов, я просто млею от них! И из них самый мой любимый — югослав Генералич! Он - просто чудо какое-то!
А мир, который подарила людям украинская художница Екатерина Белокур. простая женщина, это божий мир! Отражение божьего мира!
У нас в фойе висят несколько хороших картин — одна. голубая — художника Ревякина, другая- с билетиком на спектакль «Капли датского короля» — Майорова.
А скоро в нашем маленьком фойе поселится настоящий «Ежик в тумане»!..
Вы из «Геликона»? Так интересно все складывается! Первый зал, в который я в Москве попала — Дом культуры медиков'. Там был самый лучший в Москве коллектив художественного чтения. Вела эту студию Инна Адамовна Буйван, а звездой тогда был Саша Калягин. Вот и я пришла в Дом медработников. Потом через некоторое время это была моя база! Так что долгое время это был и мой дом!
 — Как Вам сегодня.живется?
 — Живется отдельно. Потому что трудно бывает соединить себя с тем временем, на которое пришлась твоя жизнь. Многое в этом времени не созвучно твоим внутренним потребностям. Но я обладаю прекрасным миром моих песен. Вокруг меня мои друзья, мой театр, который во многом разделяет мои представления о том, какой должна быть жизнь человека на земле, каким должен быть наш театр, о том, с чем я выхожу к своим зрителям.
Я не согласна, что жить надо в ногу со временем. Не всегда. Иногда надо жить отдельно, чтобы сохранить свои какие-то ценности.
 — Как же Вы взвалили на себя махину театральной машины с кучей административных и организационных обязанностей?
 — Слава Богу, у нас есть и директор — Борис Меликджанов. и администратор, и главный администратор, и мой помощник — Надежда Василевская. Они занимаются всеми необходимыми вопросами.
Нам. конечно, нужна помощь! Мы получаем ее каким-то чудом! Нам помогает фирма недвижимости «Миэль» — в выпуске моих дисков, в выпуске спектаклей. А основные средства мы получаем из Комитета по культуре.
(Прим. В этом здании располагается сегодня театр, в котором я работаю — «Геликон-Опера»)
 — Когда я была на Вашем концерте, я видела, как за два часа до начала вокруг театра начинает собираться толпа, которая пытается раздобыть билетик. Она буквально штурмует здание театра. А в зале цирит такое оживление, как будто вы - всехняя сестра, дочка, жена, любимая, мама.
 — Так оно и получается. Большинство моих сегодняшних друзей — это выходцы из моих зрительных залов. Сначала они пришли в мой зрительный зал, а потом в мою жизнь.
В городах, где я постоянно бываю, сохранился мой зритель. Более того, у моих зрителей родились дети, а у других — внуки, и все они приходят на концерты. Я прекрасно знаю, что у меня очень много потенциальных зрителей, которые даже не подозревают, что они могли бы меня слушать. Поэтому меня потрясает мой зритель во всех наших крупных городах! Как они ориентируются и собираются на концерты, несмотря на то, что я совсем не медийное лицо?
 — Ваши зрители как факел передают Вашу любовь молодежи. Я была ошеломлена тем, что молодые артисты несут Ваше отношение к песне, Ваш стиль.
 — Как я могу быть против того, чтобы в стенах нашего театра звучала музыка? Песни Шуберта, Шумана, Форе, Равеля. Это чисто музыкальные спектакли. Это форма выражения музыки — и «Грезы» и «Абсент». Прекрасно, что у них один режиссер — Ваня Поповски. Случайно, или неслучайно, но даже определился некий жанр. Трудно определить, а что это такое? Но театр и зарождался как синтез слова, музыки, пластики! Потом уже все как-то разделилось…
 — Ваши программы обновляются часто? На Вашем концерте я насчитала двадцать восемь песен, включая бисы. Это же огромная работа!
 — Я привыкла так работать. И хотя поменялось время сейчас. Другие стандарты. Я так располагаю: это — в первом отделении, это — во втором. Но мои программы мне трудно сокращать. Мне кажется, что они требуют некоего постепенного погружения. Для этого нужно чуть-чуть больше сценического времени — тогда для человека слушающего будет большая сценическая возможность войти. Количество песен огромное. В моем репертуаре есть две-три вещи, которые можно назвать шлягерами — «Маленький принц», «Любовь и разлука». Их знают за пределами моих зрительных залов. Остальные песни, приходя, никуда не уходят, не теряют своего качества. Для меня они так же интересны сегодня, как двадцать лет назад. Более того, в сегодняшнем суровом времени каждая из них является источником света. У света есть такая особенность — он сильнее виден в темноте. Сегодня фон скорее прозаический, чем романтический. 
Некоторые мои вещи сегодня уже и родиться уже бы не могли. Настолько они предельно романтичны, настолько не соединяются с основными догматами сегодняшнего времени, что к ним особенно интересно возвращаться. В то же время приходят новые песни, я с ними тоже хочу познакомиться. Но зрители по песням тоскуют, и просят спеть те или иные, любимые. Понимаете, это очень важно!
Вот сейчас я дважды исполнила песню «Черемуха», которую не пела уже лет пятнадцать. И думаю, как же так я могла без нее? А когда-то я не представляла концерта без нее┘
 — Гастрольная карта Ваших концертов сеточкой покрывает всю Россию. А зарубежные гастроли у Вас бывают?
 — Сложились мои бесчисленные пути-дорожки по нашим городам. Куда я приезжаю в одно и то же время и выступаю в одном и том же месте уже больше десяти лет. Конечно, я уже воспитала там свою публику. Я приезжаю, и с каждым годом все труднее пробиться в зал — так много желающих. Я не могу сказать, что у меня сложилась зарубежная карьера. За меня брались продюсеры — то поляк, то англичанин. .. Наверное, если бы все сложилось, не было бы ни театра, ничего бы не было…
Хотя я вкусила радость выступления перед иностранным зрителем, не знающим русского языка. Так же, как я впервые слушала французских шансонье, совершенно не зная французского языка. Я слушала взахлеб. Мне даже в голову не приходило сожалеть о том, что я чего-то не понимаю. В зал идет очень мощная эмоциональная волна — посыл. Более полный, более целостный, потому что ты не задерживаешься на значении слов. Выступать перед иностранным зрителем мне очень нравится. Это бывает очень редко! Иногда кто-то приходит в наш театр, иногда я пою за границей. Я пела в Германии в Израиле. Америке. Я знаю точно, что у меня было бы много слушателей в Японии — у многих из них — моя кожа! Когда Олег Синкин ездил на гастроли в Японию, в антракте звучали мои песни, это по атмосфере было очень точно! Нежный металл!
 — Ваш театр — такой маленький, что он вынужденно абсолютно элитарный. А он такой необходимый, как «Капли датского короля», как прививка правильного отношения к жизни. А у театра есть гастрольные предложения?
 — Конечно. Например, первая же поездка «Грез» в Македонию в 2003 году прошла с огромным успехом и принесла спектаклю Гран-при фестиваля «Охридское лето». Я надеюсь, что этой осенью «Капли датского короля» поедут в Вильнюс. Все можно было бы наладить, были бы деньги! В этом смысле в советское время было легче с гастролями, все вопросы брало на себя государство. Но я верю, что и «Грезы» и «Абсент» еще поездят.
 — Вы работаете в кино? Ведь Ваши песни придавали фильмам совсем иное звучание и настроение, иную высоту.
 — Последний раз я участвовала в фильме «Приходи на меня посмотреть» Олега Янковского. Это было полтора года назад. А сейчас я должна спеть французский шансон в фильме у Владимира Мотыля, которого очень люблю. Ну, может, чем-то и поможет моя песня фильму…
 — Как Вы находите своих актрис? Вы их сами подбираете?
 — Поиски ведутся в разных направлениях. Наш музыкальный руководитель — Олег Синкин — обладает широчайшей палитрой интересов и знаний. Пришла к нам Елена Веремеенко, привела за собой Анну Комову. Потом они вместе нашли мальчика, чудесного совершенно в спектакль «Капли датского короля». Так все и складывается. Постепенно.
Ирину Евдокимову я знаю давно, еще по конкурсу актерской песни — я была там в жюри. Вот! Она с удовольствием слушает мировую эстраду, ей нравится Патрисия Каас, которая меня не волнует. Но Ирина очень талантлива и выразительна, и поэтому она мне очень интересна!
И совершенно другое дело — Анна Комова, которая не пропускает ни одного моего концерта. Она понимает, что для нее мои концерты — это уроки. У нее красивый голос. Но участвуя в спектакле «Капли датского короля», она поет совсем не классическим голосом.
Иногда мы просто устраиваем прослушивания. Так что артисты по-разному приходят…
Мне приятно, что с нами хотели бы сотрудничать многие известные актеры и режиссеры. В общем-то, попеть любят процентов восемьдесят драматических актеров — важен репертуар! Мало кто из них обращается к драматической песне, они как бы на песне отдыхают. Рассуждают примерно так: «Вот там. в театре — серьезно, а здесь — отдыхаем!» На самом деле, песня может говорить о более серьезных вещах, чем даже драматический спектакль.
Я тогда только заинтересовалась французским шансоном. И вот французского шансонье Сержа Реджани спросили, почему он ушел из театра? Он сказал правильно, что когда играют большой спектакль, собирается много людей, но, по большому счету, и проблема ставится — в общем, и решение находится какое-то размыто-поверхностное. Песня же способна на грандиозное влияние на человека!..
Песню нужно понимать, чувствовать. Опосредованно я все-таки училась у тех. кто и не подозревает, что я была их ученицей. У Жака Бреля, у других французов, выступления которых я видела у нас в Театре Эстрады. Для меня это была грандиозная школа! И я увидела, насколько Франция опередила весь мир в понимании того. что такое песня, какая она, что она требует от исполнителя всего спектра данных, и как важно все- и голос, и аранжировка. Все вместе и составляет чудо французской песни, с которым я тогда познакомилась. Сейчас, правда, Франция тоже переживает не лучшие годы. Расцвет французской песни приходится на шестидесятые-семидесятые годы, на годы моей юности. Я это видела…
Я была потрясена, как работали с песней Зигмунд Конечный и Эва Демарчик. Ничего подобного я не видела ни у французов, вообще ни у кого! Он интересен сегодня точно так же, как и тогда! Вот это классика! Невероятно!
Я очень люблю слушать классическую музыку! Но не ту, что со словами. Я стремлюсь к гармонии — Вивальди, Моцарта. Многое из того, что написано в двадцатом веке, пронизано таким разъятием, такой абстракцией, а музыка родилась, как гармонизирующее начало, которое может соединить тебя с этим божьим миром! Это не значит, что сами композиторы в то время были высокодуховными, но через них проходил этот свет, потому что было меньше суеты! Сегодня немногие могут позволить себе не суетиться!.. Юрий Норштейн не суетится. Он в своей мастерской, в павильоне — делает волшебные вещи.
 — Я помню какую-то ставшую мифологической историю, как Вы поступали в театральный институт и поджидали кого-то из актеров в подъезде на лестнице.
 — Это был не кто-то, а гениальная актриса — Цицилия Львовна Мансурова, первая Турандот, удивительная женщина, удивительная личность. Я бы никогда сама к ней не отправилась, но дело было так. Я сдавала экзамены в Щукинское училище и читала программу, как говорят, ярче всех. Все решили, что меня хорошо подготовили. А подготовленных брать не хотели — боялись штампов и так далее. Меня отправили к Мансуровой, чтобы она рассудила. А потом уж мы с ней подружились, я у нее часто бывала…
Она считала, что я имею полное право быть студенткой Щукинского училища, но судьба распорядилась иначе, и я думаю, что на все воля божья. Видимо, точно определилось мое направление. Если бы я тогда попала на курс Любимова, то дальше мне было бы очень непросто. Особенно, попади я в такого рода театр, как у Юрия Петровича. Если бы это был Анатолий Васильевич Эфрос, это была бы другая история. Я весьма сожалею, что все идеи Анатолия Васильевича Эфроса, связанные со мной, не реализовались. Я была тогда не готова, да и обстоятельства не сложились.
 — Елена Антоновна, а Вам никогда не хотелось иметь учеников?
 — Хотелось! Но пока не получается. Я только иногда на репетициях что-то подсказываю, какие-то нюансы. Это очень интересно! Учить кого-то — это, в первую очередь, учить себя. Но пока нет возможности.
 — Я знаю, что в Вашем театре должна выйти премьера с Вашим участием — «Антигона» Софокла. Скоро ли это произойдет?
 — Летом должна была состояться премьера, два генеральных прогона, да собственно, один и был даже. Но я попала в аварию. Все перенеслось… Для меня это очень интересная история. Ставят, в основном, «Антигону» Ануя. Я решила освежить память и прочитала Софокла. После него Ануя вообще читать не могла — как будто мы пересказываем «Войну и мир» своими словами. Текст Софокла настолько гениален, он потрясает! Уже по ходу работы я все время удивлялась, как точно все выстроено, какая драматургия, какие очень важные философские размышления, которые справедливы были и три тысячи лет назад и сегодня, когда он произносит
Для многих странница —
Надежда — залог блаженства,
Но для многих она — пустое обольщение
Мирских безудержных желаний. ..
Музыку к спектаклю пишет композитор Александр Марченко, это тоже наш музыкант, гитарист. Человек большого спектра. Он и режиссер и композитор. Его музыка исполняется и в концертах. И звучит в фильмах…
 — То, что этот театр — это ристалище души это понятно, но есть какая-то излюбленная форма?
 — Форма спектаклей очень разная. «Грезы» и «Абсента» — один жанр. Какими будут пушкинские «Цыгане» — пока не знаю. Как оно родится, таким и будет! Форма «Антигоны» — тоже определяется в работе…
Меньше всего я хотела бы загонять именно этот театр в рамки какой-то единой формы. Например, я очень хочу, чтобы в стенах этого дома проживал любимый мною жанр художественного чтения, который процветал в годы моей юности. Мы бегали на концерты Юрского. Невероятно! Но этот удивительный жанр сегодняшнее время просто поглотило!
А у нас в зале проводятся чтецкие вечера. Из чтецов хочется отметить Рафаэля Клейнера и Антонину Кузнецову. Вот когда мурашки по коже! Больше ничего не надо! Это не просто чтение! Они очень интересно и значительно существуют на сцене.
У нас поют классические и камерные певцы. У нас выступали барды. Нашу сцену любят. Раньше у нас часто пела Ирина Богушевская…
Дело в том, что гонорар у нас физически — один, а морально — совершенно другой. Мы не можем собрать больших денег в таком маленьком зале и не можем продавать очень дорогие билеты, потому что к нам ходят не богатые интеллигенты. Мы часто вообще ничего не зарабатываем, или сводим финансовый баланс к нулю!
Когда мы только переехали, нас никто не знал. И на некоторых очень хороших вечерах было зрителей человек десять. Постепенно мы обросли зрителем, как снежный ком. Иногда спектакль только объявляем, а через два дня в кассе уже нет билетов.
 — Я часто езжу в монастыри. Вот была на Валааме. Считаю, что увидела только вершину айсберга. Есть монастырь, монахини которого молятся за меня. Они ведь не сразу оказались в монастыре, а сначала были в моих зрительных залах…
Я думаю, в этот театр нужно приводить всех людей на лечение — чтобы поддерживать в человечестве нормальную сердечность. Выпить «Капли датского короля», или даже «Абсент», предаться сладостным «Грезам» и не бояться ничего! Ведь нас хранят «часовые любви»…
Господи! Спасибо, что живем!
С благодарностью к Елене Антоновне Камбуровой