Кассовая ненависть

В прологе спектакля, поставленного Виктором Шамировым по средневековому роману Алессандро Мандзони, зрителям напоминают, что люди обязаны следить за душой так же, как за одеждой. Досмотрев постановку, АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА пришла к выводу, что для самого себя режиссер делает исключение. 

Лет 12 тому назад выпускник Марка Захарова ставил весьма талантливые, всегда скрыто романтичные опусы, явно не рассчитанные на кассовый успех. В Театре Армии шел его «Дон Жуан» по пьесе Алексея Константиновича Толстого, поставленный с приемами брехтовского уличного театра: зрители сидели прямо на сцене, в двух шагах от актеров, игравших так, как к тому времени в Театре Армии никто, казалось, играть уже не мог. А в антракте из кулис выскакивали нищие, вымогая у почтенной публики деньги на «памятник Командору».

Все это было еще до всяких новых веяний и криков о срочной необходимости смены поколений. Ставить «Дон Жуана» Шамиров получил возможность потому, что за него замолвил слово Марк Захаров. Еще один хороший спектакль «Ничего особенного» (из тех, что буквально через пару лет стали зваться новой драмой, высказываниями поколения и т. п.) он выпустил на малой сцене «Школы современной пьесы». Потом был смешной, хулиганский «Маскарад» в Театре имени Станиславского: в финале Нина распевала романс со словом из трех букв, а публика теряла сознание от возмущения. На этом то ли силы кончились, то ли деньги так и не начались: обидевшись на судьбу, режиссер впал в кризис, заговорил об отвращении к театру, взял курс на кассу и с тех пор почти постоянно работает в антрепризе.

Бог знает, зачем ему понадобилось ставить роман Алессандро Мандзони с подзаголовком «Сцены неслыханного злодейства и ангельской доброты» — лав стори крестьянских Ромео и Джульетты (в пьесе их зовут Ренцо и Лючия), не успевших повенчаться из-за козней богатого развратника дона Родриго и терпящих лишения во имя любви. С помощью молитв Пресвятой Деве укрывшейся в монастыре Лючии (Вера Строкова) удается укротить целую шайку злодеев во главе с сущим дьяволом по имени Безымянный (Александр Яцко) — едва взглянув на белокурого ангела, он тут же бежит к случившемуся проездом кардиналу (Анатолий Адоскин) и раскрывает развратные замыслы дона Родриго. А в это время свободолюбивый Ренцо (Станислав Бондаренко) едва не погибает, подняв в Милане восстание. Но тут на помощь приходит подкравшаяся внезапно чума, уносящая всех эксплуататоров и тех из бандитов, которые еще не успели раскаяться.

Вся эта романтическая труха играется бодро, весело, со средневековой музыкой, громкими криками, живописными драками. И очень напоминает постановку некоего затерянного во времени и пространстве ТЮЗа, судя по декорациям и режиссерским приемам, годов этак 80-х прошлого века. По законам ТЮЗа, содержание здесь не играют, а «разжевывают» — на тот случай, если в зале сидят отстающие в умственном развитии. Увидев обведенные черным глаза, зловеще красный, с какими-то перьями камзол и услышав сладкий голос дона Родриго (Роман Маякин), даже слабоумный поймет, что это главный негодяй. Чтобы зрители почувствовали, как он всесилен, у кривляки-адвоката (Евгений Ратьков), к которому идет за помощью наивный Ренцо, при одном упоминании синьора начинается неудержимый приступ рвоты. Тому же недугу подвержен сельский священник Христофоро (Рамиль Сабитов) и еще парочка неплохих, но заблудших селян. В контексте спектакля это выглядит неожиданной авторской рецензией постановки и пьесы. Но если так, зачем же три часа мучить зрителей халтурой да еще произносить тексты о душе, за которой надо следить?! Не честнее ли выйти на сцену и сказать, как девочка в рассказе Хармса: «Папа просил передать, что театр закрывается. Нас всех тошнит».