Давайте я вас запишу

Для инсценировки романа Михаила Шишкина «Венерин волос» в «Мастерской П. Фоменко» долго выбирали название; сочинили никакое: «Самое важное». Досадная, символичная мелочь.

Роман-то пересказан бережно, подробно, а поди адаптируй такой кирпич для театра: Шишкин числится одним из самых изощренных стилистов в современной русской литературе; тащить его на сцену — гиблое дело. Ну что ж, режиссеру Евгению Каменьковичу оно почти удалось.

Сюжет «Самого важного» построен сплошь на трудностях перевода. Герой Шишкина — толмач: русский в Швейцарии, он работает в иммиграционной службе и выслушивает бесконечные истории соотечественников, просящих убежища («Пожалуйста, короче, только самое важное», — название спектакля, согласимся, напросилось). Он не находит общего языка с женой Изольдой, тоскующей о своем погибшем первом муже — да-да, Тристане; толмач не в силах его заменить. Он пишет иронично-витиеватые, не предназначенные к отправке письма сыну («Как объяснить вам, любезный Навуходонозавр, чем мы тут промышляем┘»). Он читает на ночь Ксенофонта, а в промежутках между допросами беженцев — дневники певицы Изабеллы (детство в Ростове, Первая мировая, пореволюционный Петербург, Париж и Москва 1930-х). Реальность толмача склеена из чужих и своих историй и воспоминаний, одноклассники и Ксенофонтовы эллины вваливаются в его память толпой, все наперебой голосят и не дают сосредоточиться, выписать главное.

У Шишкина это важнее всего — выписать: слово было вначале и слово же будет в конце. «Что я запишу, то от вас и останется», — объясняет беженцам толмач, и перед этим пафосом театр бессилен.

В красиво вырезанном в глубине сцены проеме (художник Владимир Максимов) падают листы бумаги — никчемный, стертый, как подошва, образ. Изольда (Галина Кашковская) говорит с акцентом и к тому же хромает — иностранка, знаете ли, с душевной, но для наглядности видимой травмой. Иван Верховых в роли толмача — седая бородка, очки в черной оправе — не теплокровный персонаж, а этакий благородный и печальный жизненный опыт: так режиссером, судя по всему, и задумано. Одноклассники, эллины и туристы бегают между музейными статуями — помним-помним, Евгений Каменькович любит и умеет организовать такие комические массовки.

На что-то, кстати, все это очень похоже. Ну да, при взгляде на программку, где список действующих лиц напечатан поверх адресованных Навуходонозавру каллиграфических бусин-букв, память услужливо откликается названием «Школа для дураков». Когда второе поколение «Мастерской» было еще выпускным курсом, Каменькович ставил со студентами Петра Фоменко повесть Саши Соколова, переводя текучую, прозрачно-переливчатую прозу на язык простых этюдов. В «Самом важном» он пытается войти практически в ту же реку, но обаятельное ребячество, похоже, не так уместно в применении к шишкинскому роману. Не слишком годится для реестра непониманий и утрат.

Так что надо бы поступить с этим спектаклем по принципу его героя, сделать самонадеянное заявление: что запишу, то и останется.

Запишем Мадлен Джабраилову в роли певицы Изабеллы — девочки ли, женщины, с легким удивлением скользящей между «тогда» и «теперь», умеющей сыграть интонацию «как-быстро-жизнь-прошла», не превратив ее в банальность.

Запишем Ксению Кутепову — нелепую училку Гальпетру с мультипликационной пластикой и глупо, по-мультяшному жалкую.

Кутепову Полину — давнюю любовь толмача, не сбереженную когда-то и потому в финале выплюнутую памятью, точно океаном Соляриса. Ничего специально подчеркнутого, но линия плеч, поворот головы и подрагивающий голос как-то разом рифмуют зябкость и зыбкость. Тут невзначай отмечаешь: а ведь в «Мастерской Фоменко» впервые звучит не хрестоматийный, но сегодняшний любовный монолог. А в спектакле, который только что прилежно пересказывал роман, азартно облегчая и перешучивая, но ничего не переиначивая всерьез, проявляется свой собственный, простой и чувственный смысл. Шишкинский пафос утверждающего, формирующего реальность слова осыпается и жухнет на глазах. В те десять минут, что говорит с толмачом героиня Полины Кутеповой, мир перестает казаться всего лишь изящно сотканным текстом.

Ты меня записал, и что же?