Моника Санторо: «На сцене позволяю себе больше, чем в жизни»

У актрисы «Мастерской Петра Фоменко» Моники Санторо первое образование филологическое. Но именно во время учебы в университете города Урбино в родной Италии она всерьез увлеклась театральным искусством. Играла в студенческом театре, с которым объехала немало фестивалей по всей Европе. А потом судьба забросила итальянку в Россию, где у нее начались поистине невероятные приключения – сначала Моника поступила в Санкт-Петербургскую академию театрального искусства, а после ее окончания попала в первую стажерскую группу при «Мастерской Фоменко». Этим поворотам в своей жизни актриса до сих пор не перестает удивляться. И благодарит судьбу, которая подарила ей встречу с русским режиссером Петром Наумовичем Фоменко.

— Когда я училась в Петербурге, уже была знакома с некоторыми спектаклями «Мастерской» — что-то видела, когда театр приезжал на гастроли, что-то по телеканалу «Культура». И когда я узнала, что Петр Наумович набирает стажеров, поехала, потому что мне очень хотелось посмотреть изнутри, как живет его «Мастерская». Совершенно не предполагала, что поступлю к нему, что вы! С моей стороны это был абсолютно безответственный шаг. (Смеется.) Но съездила раз, потом еще – пять раз приезжала из Петербурга, и на каждом этапе мы что-то пробовали, показывали. Это был безумно интересный процесс. Но чтобы остаться в Москве – и мысли тогда не допускала. Мне было 29 лет, думала – поеду домой и начну там все сначала. И вдруг Петр Наумович пригласил меня в свой театр… Было неожиданно и очень приятно.

— Ваша первая работа в «Мастерской» — Селия в «Сказке Арденнского леса»?
— Это первая большая роль. А до нее, через неделю после того, как я поступила в стажерскую группу, Петр Наумович взял меня в «Бесприданницу», на роль старухи-цыганки. Мне очень повезло – я стала с ним общаться сразу же после прихода в театр, смотреть, как он работает. И столько всего почерпнула от него за прошедшие годы… Любовь к слову, к автору. А как он любил актеров!.. В процессе репетиций был рядом с нами, а не над, не сверху, с интересом пробовал то, что мы предлагали. Но в то же время – знал, кого куда из нас вести, чтобы все в спектакле сложилось гармонично и целостно. Знаете, однажды мне показалось, что он меня сломал – в «Сказке Арденнского леса» поначалу не понимала, что делаю, к тому же в поэтическом тексте очень сложно работать. Но я доверилась Петру Наумовичу. И потом ощутила, насколько мне свободно и хорошо в его партитуре, насколько грамотно и внятно в ней все разобрано. Он ведь как дирижер работал – его спектакли построены по музыкальным законам, вы ощущаете? Это удивительно.
А еще мне очень дорого то, что он принял меня такой, какая я есть. Вот с тем, что было во мне, с моим опытом, особенностями – со всем этим он и работал. У нас были коллегиальные отношения, партнерские. 

— Моника, вы заняты у Фоменко в спектаклях по Пушкину, Островскому. Были знакомы прежде с произведениями этих авторов?
— В основном, с Пушкиным – мы много его читали, когда я училась в театральной академии в Петербурге. Разумеется, на русском, и понимание его поэзии давалось мне очень нелегко – в то время я еще не настолько хорошо знала язык. Наверное, это то же самое, если начать учить итальянский и сразу же пытаться читать Данте, будут те же ощущения. В понимании Пушкина только после выпуска «Триптиха» до меня многое стало доходить – и до сих пор еще доходит, чувствую, как глубже и глубже раскрываю для себя мир этого прекрасного поэта. Но очень жаль, что прежде незнание языка ограничивало мою актерскую свободу, мешало в полной мере отдаваться игре – я столько нюансов упустила! Приходится наверстывать в процессе работы.

— У вас в репертуаре преимущественно гротесковые персонажи, особенно фигура в третьем акте «Триптиха»…
— Не то слово. С колокольчиками на груди – надеюсь, юмор понятен? (Смеется.)

— Ироничность – свойство натуры?
— Наверное. Думаю, без юмора, без иронии вообще невозможно обойтись, особенно на сцене. Когда мы репетировали с Иваном Поповски «Алису в Зазеркалье», какие только этюды не разыгрывали – пробовали разные роли, не только свои. Однажды, например, я прочла роль Алисы, а моя коллега, которая играет сейчас в спектакле эту роль, показала мою Белую Королеву, и это помогло нам лучше понять сцену. Хороший способ репетировать, иногда очень помогает! Это было время веселого сумасшествия. В театре, мне кажется, вообще можно все – разумеется, без пошлости. В процессе репетиций я не боюсь предлагать – и играю в своих придумках, как ребенок, свободно. Петр Наумович мне однажды даже сказал: «Вы слишком легко отдаетесь режиссеру». (Смеется.) Но если уж играть, то играть – считаю, что надо погружаться в это по максимуму. Нас и в академии так учили. Вообще на сцене я позволяю себе больше, чем в жизни.

— Наверное, это выплеск нереализованной энергии?
— Вы сейчас об этом спросили, а я сразу вспомнила «Триптих» – боже, что же во мне не реализовано из того, что я там играю? (Смеется.) Есть над чем поразмышлять. А если серьезно, наверное, театр – все-таки моя внутренняя потребность в самой игре. Когда получается, это же просто удовольствие! Никогда не забуду первые годы нашего стажерства, когда мы перепробовали все. На показах могли появиться на секунды в какой-то сцене, чтобы поддержать коллег, а потом бежали готовиться к своим отрывкам. Помню, очень долго разбирали материал к «Рыжему», кучу этюдов сочинили, прежде чем собрали спектакль. Песня «На окошке на фоне заката», которую я сейчас в нем пою, тоже появилась как этюд – сперва не очень удачный, но зато, знаете, не было страха ошибиться. В ученичестве есть своя прелесть… Это свойство – не бояться пробовать и ошибаться, — стараюсь в себе сохранять.

— Когда я в первый раз смотрела «Рыжего», у меня была ассоциация на старые фильмы Феллини и Висконти, особенно «Рокко и его братья»…
— Вы имеете в виду отраженную там жесткость жизни, да? А мне сейчас «Мама Рома» вспомнилась… Да, очень сложно менять судьбу. Особенно судьбу такой огромной страны, как Россия. Тема великая.

— Российская действительность 90-х годов, показанная в «Рыжем», не оказалась для вас шокирующей или отталкивающей?
— Погружаться в этот материал было действительно страшновато. Но очень интересно. Стихи Бориса Рыжего передают растерянность человека, который живет в эпоху перемен: все вокруг меняется – страна, сама жизнь, а ты не всегда знаешь, как на это реагировать… Мне как иностранке тоже знакомо это чувство растерянности – все-таки, я здесь не в своей среде, где родилась и выросла. В 90-е в России произошли одни изменения, сейчас другие – жизнь вокруг настолько стремительно меняется, что иногда возникает ощущение, словно ты за ней не поспеваешь… А в театре другой ритм, более тихий, хотя тоже очень динамичный. Знаете, порой это очень непросто – войти в эту среду, отключиться от привычной суеты, суметь сосредоточиться, чтобы потом начать жить атмосферой спектакля. Разумеется, театр не может не реагировать на то, что происходит в обществе, у него должна быть сопричастность своему времени. Вопрос – как, через что? В этом смысле, как мне кажется, «Рыжий» с его темой «Как хорошо мы плохо жили» очень точно попадает в настроение наших зрителей. И даже если люди не принимают то, что происходит в спектакле – это тоже позиция. А иногда, наоборот, видишь, как человек включается – плачет или улыбается, что-то в нем отзывается… Многие говорят, что мы открыли им стихи Бориса Рыжего. Для нас это тоже очень важно: можно не соглашаться с тем, как мы видим и чувствуем его поэзию, — главное, люди узнают через театр самого поэта.

— Помимо игры на сцене у вас не так давно появилась своя музыкальная группа Senza fine, с которой вы исполняете итальянские песни 50-60-х годов. Что это, тоска по родине?
— Конечно, для меня это связь с Италией, с ее культурой. Но самое главное – очень хотелось петь, ну просто очень! Мне нравится то, что я пою в спектаклях, но решила попробовать еще что-то другое – не такое острохарактерное, раскрыть в себе через музыку какие-то иные качества. Меня вдохновила певица Елена Фролова – она сама очень любит итальянские песни и прекрасно их поет. Однажды она услышала, как я пою, и пригласила меня спеть на своем концерте. Благодаря ей я вспомнила песни тех лет, которые слушала с детства, и поняла, что могу выступать с ними на публику, она помогла мне набраться храбрости. Через какое-то время появилась наша группа, мы придумали идею выступлений – показать слушателям кусочек Италии через песни и живое общение. Елена тоже пела с нами в одном из концертов, для меня это большая честь.

— С Полиной Агуреевой у вас совместных выступлений еще не было?
— Пока нет, но вдруг получится? (Улыбается.) Мне очень повезло, что смогла поработать с разными музыкантами в разных жанрах. С певицами Еленой Фроловой, Ольгой Лапшиной и Симоной Морини (итальянка, которая работает во Франции) мы выступали два года назад с концертами итальянской народной музыки. Для меня открылся целый мир, потому что прежде я наш фольклор почти не знала. С ансамблем Владимира Лазерсона тоже пела итальянские народные песни. Чем больше узнаю, тем больше хочется петь самой, самый разный репертуар.

— На сцене в новой роли вас теперь можно будет увидеть в «Гигантах горы» Луиджи Пиранделло, не так ли?
—Это произведение, как объявил в начале сезона Евгений Борисович (художественный руководитель «Мастерской Петра Фоменко» Евгений Каменькович – Е. К. ), действительно в планах театра, но все-таки не стоит забегать вперед. Скрестим, как говорится, пальцы на удачу. (Смеется.)