«Счастье требует смелости»

Об актрисе Марии Андреевой заговорили после того, как она исполнила главную женскую роль в экранизации бестселлера Сергея Минаева «Духlless». Это благодаря ее героине, мечтательной идеалистке, которой чужда гонка за внешним лоском, персонаж Даниила Козловского пересмотрел свои взгляды на жизнь. Накануне премьеры второй части фильма, которая состоится 5 марта, ОК! поговорил с Марией о ее жизненной философии, которая сама актриса, кстати, называет дурацкой.

Мария Андреева получила хорошее образование. Когда девочке не было и шести лет, родители отдали ее в Классическую гимназию им. Григория Неокесарийского. Воскресная школа, богословие и регулярное посещение службы в храме – то, о чем Маша вспоминает сейчас с особым трепетом. Потом было увлечение восточной философией, разными направлениями буддизма, духовными практиками… «Конечно, всё это не прошло бесследно, – рассказывает актриса. – Всё это теперь со мной, в моей душе, в моем сердце».
Во время общения с Машей возникает ощущение, что эта девушка с другой планеты. Она никогда не задерживается там, где ей хорошо, она ничего не ждет и ни на что не надеется, да и к славе тоже не рвется, считая, что человеческие отношения гораздо важнее. «Для меня всегда огромное значение имело то, что в Мастерской Петра Фоменко человеческое ценилось больше, чем актерское. Потому что там, в разговоре с Богом, ты не будешь рассказывать ему: „Ты знаешь, я был таким хорошим актером“. Он в ответ просто рассмеется», – уверена Маша, и с ней сложно не согласиться. Как, впрочем, и с ее нежеланием рассказывать о своей личной жизни. «Мне кажется, чем меньше обо мне известно, тем лучше, – улыбается актриса. – И сама я не хочу знать лишних подробностей из частной жизни своих коллег. Ценю их за творчество. За то, что они говорят и делают. Так, например, в детстве мне казалось, что Мэрилин Монро – самая красивая и счастливая женщина на земле. А сейчас понимаю, сколько печали, слез и одиночества стоит за ее судьбой…»
– Маша, с собой на фотосъемку вы привезли в основном черную одежду. Откуда такая любовь к этому цвету?
– Наверное, она появилась еще в детстве, когда я перешла в обычную школу из православной гимназии, где училась до пятого класса. Там мы носили длинные черные платья с белыми воротничками. С тех пор прошло уже столько лет, а черный цвет, как и белые воротнички, до сих пор приковывает мое внимание, напоминая о тех временах. (Улыбается.) Кстати, у нас в гимназическом классе не было ни одного мальчика, только девочки. Иногда учительница приводила своего маленького сына. Это было так смешно: среди опрятных гимназисток с косичками бегал растрепанный мальчишка небесной красоты. И хотя я была совсем маленькая, но то время помню очень хорошо: запахи, звуки, каждую из тех девочек… Это было прекрасное время.
– А потом вас перевели в обычную школу…
– Да. И после той чистоты, любви и нежности я оказалась в совершенно ином мире. Для меня это был настоящий стресс. В первый же год я подралась с одноклассником и сломала руку.
– Но в итоге вам удалось найти общий язык со сверстниками?
– Я нашла выход, уйдя с головой в изучение психологии. Ходила на разные тренинги, суть которых заключалась в следующем: сначала ты проходишь тренинг, а затем сам, пройдя инструкторские занятия, ассистируешь на нем. Это было безумно интересно. Я проводила там всё свободное время. На момент окончания девятого класса у меня было 525 пропущенных уроков за год, из них 343— «по болезни». Тогда было важнее найти бланк с печатью больницы и подделать справку, чем пойти в школу.
– Родители знали, что их дочь забросила учебу?
– Да, и я очень благодарна маме за то, что она прикрывала меня перед учителями. (Улыбает¬ся.) Не знаю, каким бы я выросла человеком, если бы в тот сложный период, когда происходило первое открытие всех чувств – ревности, злости, боли, предательства, любви, – я не оказалась бы на тех тренингах, где про всё это не просто рассказывали, а позволяли прочув-ствовать и узнать, что это такое. Это придавало сил и уверенности.
– Маша, а в театральной студии, как многие будущие актеры, вы занимались?
– Нет, но психолог, которая вела у нас тренинги, мне как-то сказала: «Иди в театральный». А я так ей верила и любила ее, что осмелилась попробовать. Это было совершенно странное и спонтанное решение. 
– Вы поступали в конкретный театральный институт или решили попытать счастья во всех сразу?
– У меня была распланирована вся неделя: каждый день я должна была ходить на экзамены в разные институты – в Щуку, Школу-студию МХАТ, ГИТИС. .. В первый день у меня по расписанию было Щепкинское театральное училище, и каким-то чудом меня пропустили на второй тур. Я читала «Легкое дыхание» Бунина, стихотворения Блока и Бродского. Какая-то мрачная я тогда была девочка. (Смеется.) А на следующий день я провалилась во ВГИКе и так сильно из-за этого расстроилась, что даже не пошла пробоваться ни в ГИТИС, ни во МХАТ, ни в Щуку. Артисты, наверное, ранимые существа… (Улыбается.)
– Зато в Щепкинское поступили.
– Да, и проучилась там четыре года. Когда в 2007 году окончила его, меня приняли в труппу Малого театра. А потом однажды прибежала однокурсница и сказала: «Что, пойдем поступать в Мастерскую Петра Фоменко?» Тогда как раз объявили набор в стажерскую группу. Мы первый раз попали в пространство этого театра. Я вообще не амбициозный человек. Прорваться, продраться, пробиться – это не про меня. Видимо, благодаря какому-то чудесному стечению обстоятельств, за которое я благодарна Богу, провидению или еще чему-то, после пяти туров меня приняли в эту группу, а потом, через три года стажировки, и в труппу театра. Со мной там работают люди, которым не стыдно и не страшно смотреть в глаза. А для меня огромное значение имеет именно ощущение доверия и семьи. И с каждым годом это ощущение чувствуется всё больше и больше. Хотя, конечно, Пётр Наумович мог быть и строгим. Бывало, что и портфель в меня прилетал, когда я не могла выполнить его задачи (Смеется.)
– В течение трех лет вы совмещали работу на двух сценах и признавались, что влюблены и в Малый театр, и в Мастерскую Петра Фоменко.
– Когда я убегала, Пётр Наумович всё время шутил: «Ты у нас какой-то приемный ребенок» (Смеется.) Утром бежала на репетицию в один театр, а вечером в другой. И когда уже невозможно было совмещать, я сделала выбор.
– Решение покинуть Малый театр вам сложно далось?
– Конечно. Я окончила курс Юрия Мефодьевича Соломина и была удивлена, когда он позвал меня в Малый театр. Через полгода мы выпустили спектакль «Мольер». Ощущение взаимодействия с учителем на одной сцене давало сильный импульс для собственной внутренней работы. У меня вообще такая жизненная философия, может быть и дурацкая, но я считаю, что из любого места нужно уходить, пока еще тебе там хорошо. Для меня постоянный поиск – важная составляющая жизни.
– Маша, но ведь в Мастерской Петра Фоменко вам сейчас тоже хорошо. Означает ли это, что пора уходить?
– Я легко расстаюсь со всем: с вещами, местами жительства и, как бы цинично это ни звучало, с людьми. Но это другой случай. Сейчас и дом, и театр для меня понятие единое. Мастерская – это моя семья. Я могу на этих людей опереться, а они – на меня. Есть такая фраза: найди своих и успокойся. Вот я нашла своих людей и чувствую себя рядом с ними очень спокойно. У меня нет ощущения, что театр – это работа. Не могу сказать: «Мама, я на работе» или «Я пошла на работу». Нет, это не работа. Это мой второй дом. Знаете, у нас есть спектакль «Рыжий» с очень сложными декорациями – на сцене торчат огромные штыри, повсюду расставлены статуи, – и я знаю, что могу пройти в полной темноте, не задев ни одну конструкцию. Настолько это все родное.
– А кино?
– Для меня это был совершенно другой, необычный мир. Когда мы снимали «Духlless», нам было море по колено. (Улыбается.) Молодые и безбашенные, мы встретились здесь и сейчас. Ничего не ожидая и получая огромное удовольствие от легкости, полной свободы и доверия друг к другу.
– То есть ставку на успех вы тогда не делали?
– Наверное, это и было самым прекрасным в этом проекте. Мы просто делали то, что нам было интересно, ни на что не надеясь. Ждать и надеяться на что-то очень опасно.
– Когда вы соглашались на съемки второй части «Дух1lеss», понимали, что ответственности будет больше?
– Первая часть понравилась людям, и многие нам об этом тогда говорили, поэтому снимать продолжение было довольно волнительно и сложно. Не стоит забывать, что часто продолжение не получается таким же успешным. Как в случае, например, с «Матрицей». Мне было сложнее работать со сценарием, с теми изменениями, которые происходят во второй час. Но я искренне надеюсь, что всё получилось.
– Мне кажется, вы строго к себе относитесь.
– Иногда даже слишком. (Улыбается.) Следом за «Духlless» выйдет комедия «Ч/Б» – в нее я тоже очень верю. В этом фильме я играю девушку главного героя Вику. Все мои сцены сняты как воспоминания, поэтому всё сыграно прямо в объектив камеры. Это был удивительный актерский опыт.
– Режиссеры, наверное, предлагают вам играть только сильных героинь?
– Вся эта милота – тотально не мое. Я хожу в черном, курю сигареты, слушаю «АукцЫон» и “Radioheat”. (Смеется.) У меня были пробы на роли наивных девушек, но в итоге все они так или иначе трансформировались в сильных. Сейчас в театре мы выпустили спектакль «Олимпия» по пьесе Ольги Мухиной. Это режиссерский дебют Жени Цыганова. Я играю Катю Лавинскую – скрипачку, наполненную светом и нежностью. Когда мы начали репетировать, мне казалось, что эту роль вообще невозможно сыграть. Причем никому. (Смеется.) Я каждый день задавала Жене миллион вопросов, и когда я, видимо, совсем его достала, он сказал мне: «Маш, у этой девочки фамилия ЛАВ-инская… и всё». Это любовь в чистом виде. (Улыбается.) Сейчас, наверное, это самый дорогой моему сердцу спектакль и самая любимая роль.
– Вздорных девиц играть проще?
– Наверное. Хотя после того, как я прочитала отзывы о своей героине в сериале «Палач», плакала неделю. Так было больно. Я играла молоденькую, взбалмошную журналистку Оксану, которая всё время у всех героев путалась под ногами и только раздражала. А зрителю часто сложно отделить персонаж от актера. Одна моя подруга мне рассказала, как однажды сыграла женщину, которая увела мужчину из семьи, и потом, проходя по улице, слышала в свой адрес: «Вон посмотри, посмотри, эта стерва пошла!» Тоже плакала и переживала. А потом она просто научилась абстрагироваться от этого. Может, и я научусь.
– Ваша судьба пока складывается довольно успешно: главные роли в театре, в кино. Удача всегда вам сопутствовала?
– Пётр Наумович Фоменко говорил, что всё складывается так, как должно, а все ошибки он учил нас воспринимать даже с какой-то благодарностью и пониманием, ведь провал иногда бывает дороже удачи. Видимо, я фаталист, но я уверена: то, что происходит сейчас, это лучшее, что может быть. Нет другого времени, кроме «сейчас». Не знаю, но я с детства так чувствую. Терпеть не могу ждать будущего и даже боюсь этого. Поэтому никогда ничего не планирую заранее. Даже отдых. Как только у меня появляется возможность, я тут же срываюсь и уезжаю. И неважно куда. Мне не нужна компания, я очень люблю путешествовать одна. И как бы странно это ни звучало, чувствую себя в полной безопасности, когда лечу в самолете в незнакомую мне страну и даже не представляю, где буду сегодня ночевать… (Смеется.)
– Маша, вы отчаянная девушка.
– Счастье требует смелости.