НАДЖА МЭР: Москву я еще совсем не знаю, потому что мы все время работаем

В свое время один из фоменковских «стариков», то есть отцов-основателей «Мастерской», смеясь, говорил автору этих строк, что только такой человек, как Петр Наумович Фоменко, мог взять на свой русский курс в ГИТИСе студентов с фамилиями Джабраилова, Поповски, Юскаев, Рахимов, Бадалов. Теперь в фоменковской семье появились представители наций и народностей стран дальнего зарубежья, в том числе — очаровательная француженка Наджа МЭР, а если быть точным — Наджа Сафо Матильда Мэр. За время обучения в стажерской группе она успела сыграть несколько очень интересных ролей и стать полноправной «фоменкой». Более того, ее яркая внешность, пластика и истинно французский шарм сделали ее настоящей любимицей публики. А началась ее актерская карьера с ввода на сложнейшую роль Дэзи в спектакле Ивана Поповски «Носорог» по пьесе Э. Ионеско. Кстати, ее дебют был удостоен награды «Золотой витязь-2008» в номинации «Лучшая женская роль второго плана». Потом судьба подарила ей счастливые моменты работы с самим Петром Наумовичем над ролью Розалинды в спектакле «Сказка Арденнского леса» — вольном пересказе шекспировской пьесы, сделанном Юлием Кимом. Дальше — больше: видимо, воодушевленный совместной работой с Наджой над «Носорогом», Иван Поповски предложил ей роль в своем спектакле-сказке «Алиса в Зазеркалье». Причем и в «Сказке…», и в «Алисе…» Наджа удостоилась чести играть царственных особ: в первом спектакле — дочку герцога, во втором — Королеву, правда, черную. Между тем молодой актер и режиссер Юрий Буторин, замысливший вместе со своими сподвижниками спектакль по стихам и песням замечательного русского поэта Бориса Рыжего, судя по всему, решил, что Наджа должна осваивать не только роли венценосных особ. Он предложил ей окунуться в реалии российской жизни 80-х годов прошлого века и испытать на своей актерской шкуре тяготы судьбы простой русской трудящейся женщины. В результате их совместной творческой деятельности на старой сцене «Мастерской П. Фоменко» в спектакле «Рыжий» появилась обворожительная проводница поезда «Москва-Свердловск», которая до спектакля строгим голосом подгоняет опаздывающих «пассажиров», а потом норовит всучить им бутерброды с колбасой «второй свежести», холодный чай или постельное белье. Особый восторг зрителей вызывает момент, когда проводница вполне буднично и деловито произносит очень хорошо знакомое любому россиянину «перченое» словцо, которое вовсе не диссонирует с ее изысканной французской внешностью и еле заметным акцентом. Забавно и трогательно выглядела Наджа Мэр в «Рыжем» в конце прошлого сезона, когда, невзирая на свой заметно округлившийся животик, лихо отплясывала рок-н-ролл российского розлива вместе со всей неистовой командой друзей-стажеров. Информированные источники сообщают, что дальнейшие события развивались «в штатном режиме», и героиня сегодняшнего повествования недавно стала мамой. С чем мы ее от всего сердца поздравляем.

 — Наджа, как получилось, что юная француженка вдруг бросила свою страну, имеющую давние театральные традиции, и уехала учиться в Россию?

 — Я пробовала поступить в Парижскую консерваторию, но меня не взяли. Я очень расстроилась. И тогда знакомый предложил мне поехать на учебу в Саратов в рамках проекта между Россией и Францией. Наш будущий саратовский мастер Антон Кузнецов как раз набирал курс из нерусских студентов. Считаю, что мне повезло, потому что я мечтала о России, но не знала, как реализовать эту мечту. В Саратове полтора года училась на театральном факультете. Потом поехала в Петербург доучиваться, но и там долго не задержалась: узнала, что Петр Наумович Фоменко объявил конкурс в стажерскую группу своего театра. Я не очень-то надеялась, что поступлю и тем более что буду работать в этом театре. Потому что и в Саратове, и в Петербурге все мне говорили, что француженка никогда не сможет играть на российской сцене. Но я попробовала и поступила к Фоменко. Поэтому недоучилась в театральном институте.

 — Мне кажется, для Петра Наумовича никогда не имело значения: француженка, итальянка, татарин или македонец. Для него важнее всего — чтобы человек был хороший и актер талантливый.

 — Да, это так. У меня здесь в этом смысле проблем не было. К тому же я в «Мастерской» не одна такая: у нас работают и итальянка, и швейцарка, и литовец, и румын.

 — Помню, как один из ваших коллег — тоже не россиянин — Иван Поповски рассказывал, с каким трудом он учил русский язык. Но у вас, наверное, таких проблем не было: судя по вашему произношению, вы до приезда в Россию изучали русский язык не меньше десяти лет?

 — О нет! Я впервые открыла французско-русский разговорник, когда летела в Россию в самолете. Разучивала самые примитивные фразы, но у меня поначалу получалось по-французски: «спасибо», «не понимаю» и т.д. Но самое страшное, что первые полгода на занятиях в институте я действительно ничего не понимала. В Саратове в нашей группе не было преподавателя по языку, и я воспринимала русский язык только «на слух». А в Петербурге учила язык уже под руководством педагога.

 — А как шел процесс привыкания француженки к России вообще? Не возникало ли недоумения, неприятия или даже возмущения при столкновении с какими-то нашими реалиями?

 — Когда я приехала в Саратов, мне все так понравилось! Хотя, кажется, в этом городе нет ничего особенного. В Петербурге было сложнее, хотя это очень красивый город. А Москву я еще совсем не знаю. Потому что мы все время работаем. Но с теми людьми, с которыми я общаюсь в театре, мне хорошо.

 — Но ведь вокруг столько соблазнов для молодой красивой француженки. Неужели не появляется мысль, что вы день и ночь работаете, как в монастыре, а жизнь проходит мимо?!

 — Бывают иногда такие мысли. Но я ведь сюда приехала учиться. И должна взять из этой учебы максимум того, что возможно. Может быть, больше такого шанса жизнь мне не даст.

 — Не могу забыть слова, сказанные лет восемь назад вашей замечательной коллегой по «Мастерской П. Фоменко» Ксенией Кутеповой. Она совершенно искренне сокрушалась, что ее в жизни интересует только театр. Не может ли случиться что-то подобное с вами?

 — Я думаю, что это уже случилось. А куда денешься: все мои московские друзья занимаются театром. И мы, собираясь вместе, говорим в основном про театр, про Петра Наумовича, про все, что у нас происходит. Поэтому мне даже иногда кажется, что я - человек скучный.

 — За время учебы, а потом и работы вы сыграли в своем театре четыре очень хорошие большие роли. Был ли сложным для вас процесс внедрения в театральную «кухню» «Мастерской П. Фоменко»?

 — Сложно было потому, что я вообще впервые в жизни вышла на сцену как актриса. Сначала меня попросили ввестись в спектакль «Носорог». Было очень страшно: первый раз на сцене, да еще такое количество текста на русском языке! Но все мне очень помогали: и Ваня Поповски, и Кирилл Пирогов, и Галина Тюнина. Они тогда были для меня не только партнерами, но и педагогами. Потом была «Сказка Арденнского леса» с Петром Наумовичем. Он давал нам на репетициях намного больше, чем мы могли отдать. Иногда даже бывало стыдно, потому что не получалось сделать так, как он хочет. При этом он никогда ничего не требовал. Участие в этих спектаклях стало для меня очень серьезным уроком.

 — Как вы думаете, в чем особенность метода работы Петра Наумовича?

 — У него потрясающая любовь к слову! Но он меня научил, что текст — это не только слова, а идеи, мысли, которые надо играть. Для него главное — это мысль, заложенная в тексте. Он говорит, что музыканты, беря ноты, слышат в них мелодию. Также должен поступать и актер, читая текст. Он должен чувствовать действие, смысл. Но у нас почему-то не получается так, как у музыкантов с нотами. А у него получается все: и мысль, и интонации, и пластика, и музыка! «Сказка Арденнского леса» — это музыкальный спектакль, и Петр Наумович всегда говорил нам, что музыка, песня должны быть продолжением действия, а не отдельными номерами.

 — В «Мастерской П. Фоменко» сейчас сосуществуют самые разные поколения актеров. Не чувствуете ли вы какого-то кланового разделения: мэтры, молодые актеры, стажеры?

 — В человеческом плане никакого деления нет: все мы, в том числе, мэтры — абсолютно нормальные люди. Но когда я выхожу на сцену, то чувствую их колоссальный опыт. Они мне постоянно совершенно искренне помогают, подсказывают, перед каждым спектаклем уточняют, что можно попробовать. Это для меня очень ценно. Думаю, что сама я не смогла бы это сделать.

 — Не возникает ли у вас после «Носорога» тайного желания ввестись еще на какую-нибудь роль в спектаклях «Мастерской»?

 — О нет! Когда я смотрю наши спектакли, то всегда восхищаюсь распределением ролей! Я даже не могу представить, что кто-то другой может сыграть лучше этих актеров! Тем более не могу представить себя на их месте.

 — А другие актерские мечты есть?

 — Есть. Эльвира в «Дон Жуане» Мольера. Во Франции она считается одной из самых трудных ролей. Но я пока к ней не готова. Надо подождать.

 — Почему? Вам необходимо пережить то, что испытала героиня?

 — Это было бы ужасно! Если бы актриса всегда переживала то же, что и ее персонаж, не хватило бы душевных сил. Вспомним, например, Медею… Нет, мне необходимо подождать, чтобы накопить опыт.

 — Несмотря на то, что вы работаете в России, да еще в одном из лучших театров, вы все же мечтаете о Мольере! Значит, вы остаетесь француженкой до мозга костей!

 — Нет, Франция здесь ни при чем! Я мечтаю не только о Мольере, но и о Шекспире, и о других классиках.

 — А с французскими актерами вы в работе не сталкивались?

 — Сталкивалась. Я работала в театре, но не как актриса. Это было в маленьком городке под Парижем, где директором и главным режиссером (во Франции эти должности обычно совмещаются) был мой школьный педагог. И он меня пригласил туда. Я сидела на репетициях, смотрела, как работают актеры.

 — Отличается ли работа французских актеров от наших?

 — Да нет, особых отличий нет. Кроме одного: у них обычно очень мало времени для репетиций. Ведь постоянной труппы нет, поэтому им нужно как можно быстрее выпустить спектакль. А театральные школы, конечно, отличаются. Например, во французских учебных заведениях нет такого понятия, как мастер, который ведет студентов от первого до последнего курса. Нет и строгой программы обучения на каждом курсе. Поэтому я и хотела уехать из Франции, услышав, что в России все по-другому.

 — В России разные театры исповедуют разные школы. Бывают ли для вас полезными спектакли в других театрах, учитесь ли вы там чему-то новому?

 — Я не могу сказать однозначно. Потому что, когда я смотрю спектакль, воспринимаю его эмоционально и не разбираю: такая это школа или другая. Наверное, чтобы понять какую-то школу, нужно долго поработать с этим режиссером. Например, работая с Петром Наумовичем больше двух лет, я еще не поняла, какой он, как работает, в чем состоит его школа…

 — Думаю, если вы проработаете с ним еще десять лет, вы все равно не сможете это определить. Потому что он загадочен, как Сфинкс!

 — Да, наверное. Может быть, даже его первые ученики до сих пор не могут его «разгадать».

 — Наджа, чувствуете ли вы себя в России, в Москве абсолютно своей? Или вы пока еще гостья?

 — Трудный вопрос… Надеюсь, что в «Мастерской» я почти своя. Хотя понимаю, что мне еще надо много работать над речью, чтобы более-менее нормально произносить текст на площадке. Иногда даже это превращается в комплекс. Мне бывает не по себе и даже страшно, что я могу сказать во время спектакля что-то не то. А в обычной жизни я, наверное, еще гостья. В быту бывает трудно, например, объясниться в аптеке: а вдруг не поймут?!

 — В финале вопрос, который обычно задают в начале: как театр пришел в вашу жизнь? Ваши родители — тоже театральные люди?

 — Нет, у нас в семье никто театром не занимался. Но в школе у нас была учительница французского языка и литературы, муж которой — замечательный театральный режиссер, о котором я уже говорила. Мы стали заниматься после школы, и я влюбилась в театр. Но очень долго стеснялась говорить кому-то, что хочу быть актрисой. Я не представляла толком, что это значит, мне казалось, что это очень сложно.

 — Теперь вы хорошо знаете, что значит быть актрисой. Если повернуть время вспять, пошли бы опять по этой дороге?

 — Мне трудно ответить…Все оказалось намного сложнее, чем я представляла себе. Но, наверное, все же выбрала бы эту профессию. 

 — Многие из тех иностранцев, с которыми мне приходилось общаться (в том числе ваши коллеги), на вопрос о том, могут ли они остаться в России навсегда, отвечали: «А почему бы нет?!» А вы как бы ответили?

 — Точно так же.

 — Значит, вы не исключаете, что можете бросить лучший город Земли — Париж?

 — Да уже бросила, наверное… Я ведь в России уже около шести лет. Не могу быть уверена, что это на всю жизнь. Но не представляю, как можно уехать из Москвы! Здесь мне хорошо. А где и с кем работать во Франции, я не зню…