Собрать мир, расколотый надвое
В Мастерской Петра Фоменко показали «Чающих движения воды»
Сценическую версию романа Николая Лескова «Соборяне» представил в Мастерской Петра Фоменко художественный руководитель и режиссёр Евгений Каменькович. Через 15 лет после «Самого важного» и через год после «Доктора Живаго» (а ещё были ныне архивные «Улисс», «Дар» и «Современная идиллия»), всё с той же уверенностью большого мастера Каменькович продолжает «свою» традицию – берёт сложную для инсценировки прозу и расписывает монохромную фреску текста живыми театральными красками. Мы побывали на премьере и попытались разобраться, как устроена постановка.
О чём спектакль?
«Роман-хроника о двух священниках, одном дьяконе, суетах провинциального Старгорода и крушении заповедной сказки» – так литературный критик Лев Оборин ёмко и точно сформулировал суть «Соборян». Всё это – и роман, и хроника, и духовенство, и провинция, и вымышленный (но такой реальный) Старгород, и русская сказка – попало на театральную сцену в виде удивительной ожившей летописи, герои которой очутились на стыке времён. Уходят в небытие старая сказка, Старый Город, старая вера; приходят им на смену новые люди, новые речи, новые законы. И в этом шатком мире нет ни мира, ни правды, ни праведности.
Мы видим русский раскол, но Лесков и Каменькович повествуют не только и не столько о церковном кризисе середины XVII века и его отголосках в середине XIX века. И писателя, и режиссёра больше занимает природа конфликта и его тяжёлые последствия – разрушение русского единства и чувства соборности, распад мира надвое из-за тотальной недостижимости равновесия.
Что на сцене?
Вертится в поисках баланса поворотный круг (сценография Александра Барменкова), стена посередине сцены делит русский воздух на старый и новый – духовный и мирской. По одну сторону стены – старгородское духовенство и три его представителя (помним о магической силе числа три из русской сказки): протопоп Савелий Туберозов (Иван Верховых), дьякон Ахилла Десницын (Владимир Свирский) и священник Захария Бенефактов (Николай Орловский). Мудрый Туберозов горячо борется и страдает за веру, но в борьбе проявляет гордыню, мечтая «возвратить с процентами вручённый Господом талант»; простодушный «Ахилла-воин» истинно верует, но слишком азартен и не знает меры ни в чём; добрый и кроткий Захария делает много хорошего, но лишён силы воли.
Суть старой, духовной, половины мира являет лубочная «фреска» во всю стену. Она постепенно выцветает и требует подновления – что и делает протопопица Наталья Николаевна с палитрой в руках. Благостью своей и смирением, кротостью и сердечностью она – как иконописец кистью – аккуратно реставрирует исчезающую православную веру, чистыми, свежими красками воскрешает любовь и сострадание. Наташа – ласковая, мягкая и простая в уютном исполнении Александры Кесельман – хранит в себе такую мощь христианства, какой нет ни в ком из святой старгородской троицы, и именно на ней, а не на муже её держится духовная половина сцены. Оборотная сторона стены – изнанка священного мира, и тут до поры до времени правит другая «православная», акцизница Бизюкина (Ольга Бодрова). Вместо благолепных росписей – кирпич, увитый пошлым пластмассовым плющом, вместо белой косынки и скромного платья – бесстыжие рыжие кудри и мужской брючный костюм, вместо души – голые кости. На этой половине сцены обитают нигилисты, революционеры и просветители, громко оскорбляющие веру, отрицающие религию и насаждающие другую правду.
Скелет этого бездуховного мира собран из «новых людей», и заметнее прочих в нём выступают учитель Препотенский (прекрасная работа Михаила Крылова) и ревизорский секретарь Термосесов (Александр Мичков). Их материалистические убеждения и пренебрежение к миру духовенства приводят к катастрофе, которая в итоге и погубит старгородскую поповку.
Незримо присутствует на сцене и народ, и глас его сконцентрирован в ударах огромного барабана, который таскает Ермошка (Рифат Аляутдинов). Сам Ермошка, хоть и представитель народных масс, всё же не типичный ленивый холоп в доме Бизюкиной. К голове его тесёмкой намертво притянуты очки, каким позавидовал бы иной профессор. Видно, что барская библиотека Ермошкой изучена не по одним лишь корешкам диковинных книг, ибо то и дело он выскакивает с «подсказками»: стóит кому-то разразиться цитатой, как паренёк лихо рапортует – это, мол, Пушкин, это Ломоносов, а это Батюшков, Грибоедов, Тургенев, а это снова Пушкин.
Что означает заголовок?
Сквозной образной декорацией художник сделал отражение воды – солнечные блики на белом марлевом занавесе, а режиссёр вынес в заголовок спектакля название первой редакции романа – «Чающие движения воды». Это цитата из евангельской притчи о расслабленном. В Иерусалиме была купальня, где многочисленные больные и немощные лежали в ожидании движения воды, потому что Ангел Господень иногда спускался в купальню и возмущал воду, и первый входящий в движущуюся воду выздоравливал от любой болезни. Одному такому лежачему «расслабленному», 38 лет ожидающему своего чудесного исцеления, Иисус вернул силы без вхождения в воду, но призвал излеченного жить отныне жизнью праведной с покаянием.
Смысл притчи в том, что грехи приводят к болезням, но исцеление тела не поможет, если не исцелится душа; лишь покаяние и перемена жизни смогут исцелить душу. Чающие движения воды – это души человеческие, парализованные грехами и чающие (ожидающие) чуда, но не готовые исцелиться через покаяние и новую безгрешную жизнь. С одной стороны, притчевое название – это попытка объяснить природу раскола болезнями человечества, с другой – надежда на то, что исцеление возможно при искреннем желании выздороветь.
Что с авторскими текстами?
В спектакле бережно сохранён и виртуозно воссоздан артистами язык Лескова, который – словно исцеляющее движение воды – журчит и узорчато плещется, течёт в своей волшебной слитности и плывучей летописной прозрачности, ласкает слух филигранной замысловатостью и диковинной «старорусскостью». Сохранён и авторский тон «Соборян» – идиллия, сатира и юмор, высокая трагедия на сцене соединяются в богатую полифонию.
Удалось передать и лесковское чувство сказки – сценографией и костюмами, интонацией актёрской игры, почти осязаемым волшебством текста, размеренностью сценического повествования. Перед нами наивный рукописный дневник, который можно открыть на любой странице и прочесть часть жизни в событиях и переживаниях. Как всегда изобретательная фоменковская программка на этот раз издана в одинаковой со всех сторон «состаренной» обложке без текста. Ведь сказка – это книга без начала и конца, универсальная история мира, «всеобщая модель русской Вселенной», как назвал её Лев Аннинский.
Как играют актёры?
Помимо глубин философского высказывания спектакль демонстрирует фантастическую форму, в какой находится сейчас труппа «фоменок»: исторический костяк команды – в прекрасном тонусе, среднее поколение – на пике энергии и самоотдачи, и блистательная молодёжь уже успела предъявить свои таланты. В театре собрались всесторонне одарённые артисты, способные искать себя в любой режиссёрской парадигме, работать со смыслами и сложным, не всегда сценичным материалом. Сильный вокал, живая пластика, подлинный, не наигранный, артистизм – это актуальный театр, который дышит настоящим временем.
«Чающие движения воды» – пример актёрского ансамбля, в котором каждый на своём месте. С завидной точностью подобраны артисты в старгородскую троицу – так, что сложно (да и не хочется) представить на их месте других артистов труппы. Иван Верховых – прямой упрямый Туберозов, Николай Орловский – бледный, блаженный, облачный Захария, а от Владимира Свирского (взбалмошного, бесшабашного, шального Ахиллы) не оторвать взгляда – как бы не пропустить очередную комическую гримасу, ужимку или выверт вроде неожиданного прыжка с ходу на комод.
Ещё одна актёрская работа, которую невозможно не отметить, – Александр Мичков в роли Измаила Термосесова. Причинив зрителям немало восторгов своим Шутом в «Короле Лире», недавний «кудряш» восхищает и здесь. Наследник гоголевского Хлестакова, лесковский Термосесов идёт гораздо дальше – циник, подлец, злоумышленник, преступник, аморальный и алчный человек, опасный для окружающих. У Мичкова Измаил, кажется, идёт даже дальше Лескова, превращаясь чуть ли не в Антихриста. По крайней мере, от его героя веет инфернальным холодом, впору сказать про артиста «дьявольски талантлив».
В чём мораль?
Постановка далека от нравоучений и не даёт ответов на вопрос, как восстановить расколотый русский мир и какой выбрать путь – духовный или мирской, старый или новый. То ли не готово пока человечество к безгрешной жизни с покаянием, то ли не так уж горячо его желание исцелиться, то ли тяжко ему принимать важное решение, – вот и нет правильного ответа. Вместо морали в спектакле инсценирована дневниковая запись отца Савелия о вороне, который спрятался от грозы в самый крепкий дуб и, надеясь спастись в его ветвях, в них и погиб: «Сколь поучителен мне этот ворон. Там ли спасенье, где его чаем, – там ли гибель, где оной боимся?»
Источник: Театр To Go
О чём спектакль?
«Роман-хроника о двух священниках, одном дьяконе, суетах провинциального Старгорода и крушении заповедной сказки» – так литературный критик Лев Оборин ёмко и точно сформулировал суть «Соборян». Всё это – и роман, и хроника, и духовенство, и провинция, и вымышленный (но такой реальный) Старгород, и русская сказка – попало на театральную сцену в виде удивительной ожившей летописи, герои которой очутились на стыке времён. Уходят в небытие старая сказка, Старый Город, старая вера; приходят им на смену новые люди, новые речи, новые законы. И в этом шатком мире нет ни мира, ни правды, ни праведности.
Мы видим русский раскол, но Лесков и Каменькович повествуют не только и не столько о церковном кризисе середины XVII века и его отголосках в середине XIX века. И писателя, и режиссёра больше занимает природа конфликта и его тяжёлые последствия – разрушение русского единства и чувства соборности, распад мира надвое из-за тотальной недостижимости равновесия.
Что на сцене?
Вертится в поисках баланса поворотный круг (сценография Александра Барменкова), стена посередине сцены делит русский воздух на старый и новый – духовный и мирской. По одну сторону стены – старгородское духовенство и три его представителя (помним о магической силе числа три из русской сказки): протопоп Савелий Туберозов (Иван Верховых), дьякон Ахилла Десницын (Владимир Свирский) и священник Захария Бенефактов (Николай Орловский). Мудрый Туберозов горячо борется и страдает за веру, но в борьбе проявляет гордыню, мечтая «возвратить с процентами вручённый Господом талант»; простодушный «Ахилла-воин» истинно верует, но слишком азартен и не знает меры ни в чём; добрый и кроткий Захария делает много хорошего, но лишён силы воли.
Суть старой, духовной, половины мира являет лубочная «фреска» во всю стену. Она постепенно выцветает и требует подновления – что и делает протопопица Наталья Николаевна с палитрой в руках. Благостью своей и смирением, кротостью и сердечностью она – как иконописец кистью – аккуратно реставрирует исчезающую православную веру, чистыми, свежими красками воскрешает любовь и сострадание. Наташа – ласковая, мягкая и простая в уютном исполнении Александры Кесельман – хранит в себе такую мощь христианства, какой нет ни в ком из святой старгородской троицы, и именно на ней, а не на муже её держится духовная половина сцены. Оборотная сторона стены – изнанка священного мира, и тут до поры до времени правит другая «православная», акцизница Бизюкина (Ольга Бодрова). Вместо благолепных росписей – кирпич, увитый пошлым пластмассовым плющом, вместо белой косынки и скромного платья – бесстыжие рыжие кудри и мужской брючный костюм, вместо души – голые кости. На этой половине сцены обитают нигилисты, революционеры и просветители, громко оскорбляющие веру, отрицающие религию и насаждающие другую правду.
Скелет этого бездуховного мира собран из «новых людей», и заметнее прочих в нём выступают учитель Препотенский (прекрасная работа Михаила Крылова) и ревизорский секретарь Термосесов (Александр Мичков). Их материалистические убеждения и пренебрежение к миру духовенства приводят к катастрофе, которая в итоге и погубит старгородскую поповку.
Незримо присутствует на сцене и народ, и глас его сконцентрирован в ударах огромного барабана, который таскает Ермошка (Рифат Аляутдинов). Сам Ермошка, хоть и представитель народных масс, всё же не типичный ленивый холоп в доме Бизюкиной. К голове его тесёмкой намертво притянуты очки, каким позавидовал бы иной профессор. Видно, что барская библиотека Ермошкой изучена не по одним лишь корешкам диковинных книг, ибо то и дело он выскакивает с «подсказками»: стóит кому-то разразиться цитатой, как паренёк лихо рапортует – это, мол, Пушкин, это Ломоносов, а это Батюшков, Грибоедов, Тургенев, а это снова Пушкин.
Что означает заголовок?
Сквозной образной декорацией художник сделал отражение воды – солнечные блики на белом марлевом занавесе, а режиссёр вынес в заголовок спектакля название первой редакции романа – «Чающие движения воды». Это цитата из евангельской притчи о расслабленном. В Иерусалиме была купальня, где многочисленные больные и немощные лежали в ожидании движения воды, потому что Ангел Господень иногда спускался в купальню и возмущал воду, и первый входящий в движущуюся воду выздоравливал от любой болезни. Одному такому лежачему «расслабленному», 38 лет ожидающему своего чудесного исцеления, Иисус вернул силы без вхождения в воду, но призвал излеченного жить отныне жизнью праведной с покаянием.
Смысл притчи в том, что грехи приводят к болезням, но исцеление тела не поможет, если не исцелится душа; лишь покаяние и перемена жизни смогут исцелить душу. Чающие движения воды – это души человеческие, парализованные грехами и чающие (ожидающие) чуда, но не готовые исцелиться через покаяние и новую безгрешную жизнь. С одной стороны, притчевое название – это попытка объяснить природу раскола болезнями человечества, с другой – надежда на то, что исцеление возможно при искреннем желании выздороветь.
Что с авторскими текстами?
В спектакле бережно сохранён и виртуозно воссоздан артистами язык Лескова, который – словно исцеляющее движение воды – журчит и узорчато плещется, течёт в своей волшебной слитности и плывучей летописной прозрачности, ласкает слух филигранной замысловатостью и диковинной «старорусскостью». Сохранён и авторский тон «Соборян» – идиллия, сатира и юмор, высокая трагедия на сцене соединяются в богатую полифонию.
Удалось передать и лесковское чувство сказки – сценографией и костюмами, интонацией актёрской игры, почти осязаемым волшебством текста, размеренностью сценического повествования. Перед нами наивный рукописный дневник, который можно открыть на любой странице и прочесть часть жизни в событиях и переживаниях. Как всегда изобретательная фоменковская программка на этот раз издана в одинаковой со всех сторон «состаренной» обложке без текста. Ведь сказка – это книга без начала и конца, универсальная история мира, «всеобщая модель русской Вселенной», как назвал её Лев Аннинский.
Как играют актёры?
Помимо глубин философского высказывания спектакль демонстрирует фантастическую форму, в какой находится сейчас труппа «фоменок»: исторический костяк команды – в прекрасном тонусе, среднее поколение – на пике энергии и самоотдачи, и блистательная молодёжь уже успела предъявить свои таланты. В театре собрались всесторонне одарённые артисты, способные искать себя в любой режиссёрской парадигме, работать со смыслами и сложным, не всегда сценичным материалом. Сильный вокал, живая пластика, подлинный, не наигранный, артистизм – это актуальный театр, который дышит настоящим временем.
«Чающие движения воды» – пример актёрского ансамбля, в котором каждый на своём месте. С завидной точностью подобраны артисты в старгородскую троицу – так, что сложно (да и не хочется) представить на их месте других артистов труппы. Иван Верховых – прямой упрямый Туберозов, Николай Орловский – бледный, блаженный, облачный Захария, а от Владимира Свирского (взбалмошного, бесшабашного, шального Ахиллы) не оторвать взгляда – как бы не пропустить очередную комическую гримасу, ужимку или выверт вроде неожиданного прыжка с ходу на комод.
Ещё одна актёрская работа, которую невозможно не отметить, – Александр Мичков в роли Измаила Термосесова. Причинив зрителям немало восторгов своим Шутом в «Короле Лире», недавний «кудряш» восхищает и здесь. Наследник гоголевского Хлестакова, лесковский Термосесов идёт гораздо дальше – циник, подлец, злоумышленник, преступник, аморальный и алчный человек, опасный для окружающих. У Мичкова Измаил, кажется, идёт даже дальше Лескова, превращаясь чуть ли не в Антихриста. По крайней мере, от его героя веет инфернальным холодом, впору сказать про артиста «дьявольски талантлив».
В чём мораль?
Постановка далека от нравоучений и не даёт ответов на вопрос, как восстановить расколотый русский мир и какой выбрать путь – духовный или мирской, старый или новый. То ли не готово пока человечество к безгрешной жизни с покаянием, то ли не так уж горячо его желание исцелиться, то ли тяжко ему принимать важное решение, – вот и нет правильного ответа. Вместо морали в спектакле инсценирована дневниковая запись отца Савелия о вороне, который спрятался от грозы в самый крепкий дуб и, надеясь спастись в его ветвях, в них и погиб: «Сколь поучителен мне этот ворон. Там ли спасенье, где его чаем, – там ли гибель, где оной боимся?»
Источник: Театр To Go
Елена Шаина, «Театр To Go», 9.02.2022
- Собрать мир, расколотый надвоеЕлена Шаина, «Театр To Go», 9.02.2022