«Фоменки»: портрет на фоне «Мастерской»

Все один к одному: 13 июля Петру Наумовичу Фоменко могло бы исполниться 85 лет, 17 июля в «Мастерской Петра Фоменко» актеры из уже третьей по счету стажерской группы устроят предпремьерный показ спектакля «Проклятый Север». А нынче, накануне всех этих событий, МОСЛЕНТА поговорила со всеми семью стажерами-новобранцами «Мастерской», чтобы узнать, что они думают о свои амбициях, актерской ненормальности, театральной пошлости и многом другом.

ДЕНИС АВРАМОВ

Начало

Я родился в Симферополе и с пяти лет был увлечен футболом, причем профессионально: поступил на факультет физического воспитания и спорта, хотел продолжать карьеру футболиста, играл в команде «Таврия 2». Но все это мне пришлось бросить из-за травмы. Жаль, конечно, но с другой стороны, если бы не это, вряд ли бы я увлекся театром.
Закончив с футболом, я поступил в Школу-студию при крымском Русском драматическом театре. Многие, включая семью, считали, что поворот моей судьбы слишком крут и непонятен. Но я просто в какой-то момент понял, что такой азарт, такое чувство наполненности жизни, которые дает спорт, можно получить еще лишь в творчестве. Так, театр заменил мне футбол… Но, знаете, я до сих пор иногда испытываю сильную ностальгию по спорту, поэтому мне тяжело смотреть футбольные матчи.

Петр Фоменко

Петра Наумовича я видел всего один раз в жизни: я еще тогда учился в Щепкинском училище, пришел на дипломный спектакль «Пушкинский дом» по Андрею Битову, который играли студенты Каменьковича в «Мастерской», и так получилось, что Фоменко сел рядом со мной. Я помню, у него были разные носки. И еще он заснул в середине спектакля. Это было очень смешно!

О зрителях

Я думаю, что только от актеров и режиссера зависит, каким будет зритель. Иногда смотришь какой-нибудь спектакль, слышишь звучащие в нем пошлейшие шутки и недоумеваешь, почему публика смеется. А потом недоумеваешь, почему на хорошем серьезнейшем спектакле зритель спит. Да, понятно, что многие приходят в театр развлечься и отдохнуть, но нам самим нужно все время поднимать планку, самим тянуться и тянуть людей к чему-то высшему, чтобы каждый человек уходил после спектакля немножко другим. 

О спектаклях

Мне нравится, что все спектакли с моим участием разные. Я играю в «Волемире» — спектакле по пьесе гениального русского писателя Фридриха Горенштейна. Играю в «Испанцах в Дании», в «Капитане Фракассе»… Более того, скоро у меня появится, можно сказать, «свой» спектакль – «Проклятый Север» по рассказам Юрия Казакова. Этот спектакль мы задумали вместе с Полиной Айрапетовой, она же стала его режиссером. Почему не я? В отличие от Полины, я не могу справляться с актерами: я начинаю на них злиться, а их нужно любить.

Об амбициях

У меня это из спорта: мне очень важно выиграть. В детстве, когда мне не удавалось победить, я плакал и топал ногами, да и сейчас, когда понимаю, что у меня что-то не получается, сильно расстраиваюсь. Я борюсь с этим, потому что амбиции мешают работе, не давая собраться и просто делать свое дело.

Об отличиях

«В театре людям совершенно нормальным, холодным и рациональным делать нечего. Театр в этом смысле дом не вполне правильных или ординарных людей», — говорил Петр Наумович. И я с ним совершенно согласен. Мне кажется, что, по крайней мере в нашей «Мастерской», нормальных попросту нет. Все немного чудики, каждый заражен какой-то своей идеей, у каждого свое понимание театра. Актеры могут часами спорить о том, с какой стороны выйти на сцену… Но все мы знаем, что рождается в спорах.

ПОЛИНА АЙРАПЕТОВА

Начало

У меня был довольно долгий путь к театру. Я мечтала о нем с детства, но мне казалось, что это какая-то недостижимая мечта, о которой даже не стоит думать. Вот я и жила другой жизнью, занималась музыкой, закончила училище при Консерватории по классу фортепиано, хотя понимала, что я не пианист, потому что вполне могу прожить и без инструмента, да и вообще мне не нравилось это затворничество, когда ты с фортепиано один на один. Мне хотелось быть с людьми, что-то вместе с ними делать.
Я занялась вокалом, но поступить в Консерваторию не получалось, и тогда у меня совсем опустились руки. Я работала педагогом по фортепиано, официанткой, няней. Потом начала получать образование психолога и тут-то и стала как следует копаться в себе, чтобы разобраться, что же я вообще хочу. Тогда я и поняла, что с детства тяготею к театру. Мне казалось: вот там-то люди живут!

О дрожи

Я обожаю репетировать! Для меня самое любимое время, это когда берется новый материал, и ты начинаешь в нем копаться, разбираться, когда в текстах находятся вторые и третьи слои, когда впервые разминаешь сцену с партнером, еще не зная, как это будет в результате. Это даже приятнее, чем сам выход на сцену. Это прямо… до дрожи! Потому что не в любом уже сделанном спектакле возможно искать что-то новое, что-то менять. А каждый раз играть как в первый очень сложно и редко получается, и значит, есть опасность превращения игры в рутину, в работу, тогда как репетиция – это всегда живой процесс.

О театре

Я ходила в этот театр с детства, но Петра Наумовича видела всего один раз – в зрительном зале на спектакле «Три сестры». Но старшее поколение актеров, все цеха и службы, столько рассказывают нам, стажерам, о нем. Весь театр объединяет огромная любовь к нему, каждый хочет заочно нас с Петром Наумовичем познакомить.

О режиссуре

Я никогда не думала заниматься режиссурой. Но в нашем театре есть уникальная возможность делать что-то «свое». Я стала искать материал, который объединил бы нашу стажерскую группу, и тут Денис Аврамов предложил мне сделать работу по рассказам Юрия Казакова. Я тоже очень люблю этого автора и сразу согласилась. Конечно, это наша общая работа, и сочиняли мы ее вместе.

О пошлости

Театральная пошлость – это, в первую очередь, заигрывание с залом, то есть когда актер начинает специально смешить, пугать, кокетничать со зрителем. В этой ситуации он тут же опускается до уровня шоумена, единственная цель которого – развлечь.
А еще пошлость – устраивать на сцене протесты ради протестов. Да, когда это только стало появляться, в этом, наверное, был какой-то смысл: нужно было разрушить всю эту традиционность, закостенелость, шокировать зрителей голыми людьми, например, или матом.
Когда-то это производило эффект. Но сейчас подобное давно перестало быть новостью. Это никого не удивляет, не заставляет о чем-то задуматься. Ну, еще одни голые, ну, еще некоторое количество чернухи и разговоров, что, мол, мы тут против всех… Зачем?! Это уже не бунт, а довольно скучная обыденность.

МАРИЯ БОЛЬШОВА

Начало

Я – закулисный ребенок, родившийся в семье актеров: мои мама и папа играют в «Сатириконе». Но лет до 16-ти я и не думала, что пойду по их стопам. Почему? У меня всегда было ощущение, что актеры немножко лучше, чем все остальные люди, я их обожала, восхищалась ими. А потом поняла, что и сама не представляю свою жизнь без театра. Самое страшное было сказать о своем решении родителям. Нет, я знала, что они не будут против. Просто… Ну, это же как нужно было осмелеть, чтобы сказать о своих планах стать актрисой людям, преуспевшим в этой профессии!

О возможностях

У нас очень хороший театр. Мы не просто ждем своего момента – нам дают возможность самостоятельно работать, развиваться, делать что-то свое, как стажерская группа. Так что все получилось даже чуть лучше, чем я ожидала.

О кайфе

Это случается не всегда, но бывает: когда ты выходишь играть спектакль и понимаешь, что зал тебя любит. И ты получаешь эту любовь и можешь вести мысли зрителей в нужном тебе направлении. Пожалуй, сильнее всего я чувствовала это во время игры в «Проклятом Севере», возобновленная постановка которого появится в этом июле.

О тщеславии

Я не просто амбициозна, я тщеславна. Моя философия такова: все, что делается человеком, делается только для него самого, а, значит, это должно приносить удовольствие, радость и удовлетворять самолюбие. Все мои поступки обоснованы именно этим. 
Что же до планов… Мне вполне комфортно в роли актрисы. Вот режиссером я не хотела бы быть, потому что просто не смогла бы. Именно поэтому я искренне восхищаюсь Полиной Айрапетовой. Она моя путеводная звезда, точно знающая, что она хочет и как убедить людей это сделать. Я к этому стремлюсь, но пока ничего этого во мне нет.

О сцене

Любой выход на сцену для меня – шахматная партия. Я понимаю, что у меня есть ходы, которые я должна сделать – в движениях, в эмоциях – и обыграть зрителя: не физически, конечно, но интеллектуально. Именно поэтому я считаю, что мы не должны под зрителя подстраиваться. Другое дело, что мы все равно делаем определенные поправки на нашу аудиторию. Какова она? Скажу так: мне кажется, она близка к той, что ходит в театр «Практика», и совсем не похожа на ту, что ходит во МХАТ Татьяны Дорониной.

О Фоменко

Петра Наумовича я не видела, но я чувствую ту искорку, которую он зажег в более старших актерах «Мастерской» и которую они теперь пытаются передать нам.

АНДРЕЙ МИХХАЛЁВ

Начало

Я вырос в небольшом русском городочке под Таллинном. Родители мои работали в порту, а я… Мне было лет 16, когда я посмотрел спектакль Романа Виктюка «Служанки» и понял, что мне это интересно. Тогда я ничего не предпринял, но позже заинтересовался театром еще сильнее. Это было так несерьезно и прекрасно, что я осознал: вот то, чем я хочу заниматься!
Я собрал группу ребят, и мы стали придумывать разные истории, которые ставили в школе, потом поступил в театральную студию при Русском театре Эстонии, а, окончив ее, приехал поступать в Москву на курс Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова.

О петле

Историй о Петре Фоменко в «Мастерской» ходит множество. Кирилл Пирогов, к примеру, любит рассказывать, как однажды он репетировал с Петром Наумовичем «Театральный роман» и стоял на шатающемся стуле, поставленном на шатающийся стол, с петлей на шее. И все переживали, как это опасно, а Фоменко кричал Пирогову: «Не дорожи жизнью, Кирилл!»
Дух Фоменко тут во всем: о нем все время говорят, Петр Наумович – некий недостижимый идеал. О нем с восторгом рассказывают все: и те актеры, с которыми он основал «Мастерскую», и первая группа стажеров, которыми довелось с ним поработать. И мы потихонечку впитываем все это, мне кажется. Хотя сам я, увы, Фоменко ни разу не видел.

О ненормальных

Главный кайф от профессии лично для меня заключается в том, что она позволяет мне быть разным и делать какие-то вещи, которые в обычной жизни я бы себе не позволил. Здесь иногда можно дать выход и темной своей стороне, иногда достать из себя что-то беззащитное, детское. Театр позволяет мне оставаться ребенком, быть странным, непонятным, необычным, ярким, больным, разным. Здесь все такие – слегка ненормальные. И в этом кроется сложность: нам бывает очень тяжело договориться, найти общий язык, потому что все мы очень трудные и странные люди. Но это прекрасно, потому что каждый из этих странных людей невероятно обаятелен.

О подключении

Мне важно чувствовать, чтобы зрители были «подключены» к тому, что происходит на сцене, иначе театр теряет всякий смысл. И тут важно понимать, что из себя представляет аудитория. Мне кажется, например, что основной зритель «Мастерской» – это люди, воспитанные на театре, те, у кого есть вкус и определенный зрительский опыт.
Чтобы смотреть наши постановки, нужно быть хоть немного образованным, иначе их можно до конца и не понять. Почему я так думаю? Да, хотя бы исходя из собственного опыта: когда я впервые пришел в «Мастерскую» в качестве зрителя, я воспринял далеко не все. И не сразу полюбил то, что здесь происходит. 

Об амбициях

Мои амбиции пребывают в состоянии спячки. Я, скорее, рассматриваю сейчас то, что происходит в моей жизни, как накапливание опыта. Я созерцатель, который присматривается к каждому спектаклю, чтобы после с накопленным опытом взяться за воплощение собственных идей.

ПАВЕЛ ЯКОВЛЕВ

Начало

Я всю жизнь не знал, чем буду заниматься. В школе учился неплохо… В институт подавал документы сначала на международные отношения, потом забрал документы и пошел получать техническое образование, затем – историческое. И все это – в течение одного года! Впрочем, и с исторического факультета я тоже ушел.
И тут передо мной встала проблема армии. Надо было срочно определяться, чем заниматься дальше, мама посоветовала идти поступать в медицинский… Здесь я познакомился с Толей Анциферовым, с которым мы сочинили небольшой спектакль по произведениям Маяковского. А параллельно искали подработку, и так получилось, что устроились буфетчиками в «Мастерскую Петра Фоменко». «Вирус театра заразил и буфет», – сказал о нас как-то Петр Наумович.  Но это было многим позже, а вначале в медучилище, чтобы посмотреть наш самодеятельный спектакль, пришел директор «Мастерской» Андрей Михайлович Воробьев, который и предложил: «А давайте покажем его Фоменко!» Все произошло, как в сказке! Четыре месяца мы готовили эту постановку и 23 апреля 2010 года показали ее Петру Наумовичу. После этого он разговаривал с нами два с половиной часа и в финале посоветовал поступать в театральный вуз. Мы поступили в Щукинское училище на курс Владимира Владимировича Иванова.

О Фоменко

Петра Наумовича я видел часто, но подходить к нему всегда было страшновато. Нет, он всегда был очень доброжелателен, но… Я хорошо помню нашу беседу после показа спектакля про Маяковского, и как он говорил, как важно сохранить в себе какой-то внутренний дилетантизм, когда ты не понимаешь, как что-то сделать, но точно знаешь, что ты делаешь, когда у тебя есть желание высказаться на какую-то тему, донести что-то до людей…

О злободневности

Быть злободневным для театра – далеко не самое главное. Точнее так, за злободневностью просто не нужно гнаться, потому что она и так присутствует практически везде, а особенно в классике… Театр должен быть на радость дня. И тогда люди сильнее откликнутся на происходящее на сцене и что-то вынесут для себя со спектакля. Нам со зрителем повезло. Зритель «Мастерской» – думающий, ищущий ответы и пищу для ума.

О счастье

Когда-то давно, я ездил в Крым. Там была двенадцатиметровая скала, с которой ныряли в море местные ребята. Я стоял и стоял на ее краю (в голове крутились вопросы: долетишь ты до воды или ветер ударит тебя о камни?), а потом тоже прыгнул вниз. 
Для меня выход на сцену сравним именно с этим – с прыжком с большой высоты…
Есть и еще кое-что: момент проживания «здесь и сейчас», момент, когда ты вдруг начинаешь видеть все другими глазами, в других красках и испытывать концентрированное счастье, когда ты перестаешь быть самим собой.

О старших

Наши старшие коллеги по «Мастерской» многому нас научили, да и мы стараемся многое у них брать – причем, я имею в виду даже не какие-то технические приемы, а нечто более важное: например, понимание того, о чем тот или иной спектакль. Нам много помогает Кирилл Пирогов, Галина Борисовна Тюнина, Михаил Крылов. Мне кажется, что, благодаря им у нас даже меняется резус фактора с отрицательного на положительный. Они помогают нам по-другому взглянуть на жизнь – более оптимистично, что ли. Театр – это люди. У нас прекрасные люди. Они же хранят здесь и дух Петра Наумовича – он здесь, с нами…

АНАТОЛИЙ АНЦИФЕРОВ

Начало Вместе с Павлом Яковлевым я учился на фельдшера скорой медицинской помощи в училище имени Клары Цеткин. Мама моя – учительница литературы, отчим – учитель истории, отец – краснодеревщик, и так получилось, что в какой-то момент вся моя семья попала в очень тяжелое финансовое положение. 
Чтобы хоть немного заработать, я устроился буфетчиком в «Мастерскую», а чуть позже привел сюда и Павлика. Ну, а все остальное он уже сам вам рассказал… Добавлю лишь еще одну историю, связанную с тем спектаклем про Маяковского. Итак, он начинается, я стою и жутко нервничаю, и тут кто-то открывает дверь на улицу, ветер вышибает дверь в зал, я выбегаю и начинаю орать матом, мол, б…, у нас спектакль, какого х… вы тут ходите! И тут вижу, что это к нам Петр Наумович приехал. Он начал сразу извиняться шепотом, перекрестил меня и пожелал удачи. Я это навсегда запомнил. 

О детстве

Быть актером в «Мастерской» значит сохранить свое детство. Это здорово, потому что я, кажется, в детстве все же не наигрался. Хотя, конечно, есть и сложности: я вот все еще не могу избавиться от какого-то внутреннего зажима. Может, это потому, что я чувствую лежащую на мне ответственность? В институте-то как? Там ты учишься, а значит, имеешь право на ошибку. А в театре надо отвечать уже за каждый свой выход на сцену. Именно поэтому мне каждый раз страшно на нее выходить – для меня это по уровню эмоций практически как бейсджампинг. Но в этом кроется и огромное удовольствие. 

О возрасте

По идее, я должен был бы чувствовать себя старше многих ребят из стажерской группы «Мастерской»: медицинский, армия. .. много чего за плечами. Но чаще мне наоборот кажется, что это они старше меня. Почему? Наверное, потому что я куда меньше их приспособлен к жизни, да и вообще чувствую себя лет на 16.

О театре

У нас тут одна большая семья, в которой нам, младшим, многие помогают: и Галина Борисовна Тюнина, и Полина Павловна Кутепова. Кирилл Альфредович Пирогов вообще с нами спектакль сделал. Мастерская – это не какой-то академический театр, где на тебя давит холодный мрамор, где целая армия актеров, которые, по-моему, даже не знают друг друга. Здесь все не так, и мне это дико нравится!

АЛЕКСАНДР МИЧКОВ

Начало

То, что я стану актером, было ясно с самого детства, потому что и мама, и папа у меня актеры, а я всегда хотел быть похожим на них… Я учился в школе Сергея Казарновского – с театральным и музыкальным уклоном – откуда, собственно, сразу в театр и попал. Как? Когда мне было 10 лет, ко мне подошел директор и спросил, не хочу ли я играть в «Мастерской Петра Фоменко» Петю Ростова. Я об этом театре не знал вообще ничего, да и «Войну и мир» не читал, но, посоветовавшись с родителями, дал согласие. Это был 2003 год… Мы пришли в кабинет Петра Наумовича, я поиграл на фортепиано, к следующему дню выучил какие-то стихи и вскоре получил приглашение на репетицию. 
Помню, как меня взяла за руку Полина Агуреева, везде провела, со всеми познакомила и – все! Я попал в ту атмосферу, в которую влюбился с первого взгляда. Для меня, 10-летнего, театр стал второй семьей.

О Фоменко

Главное ощущение от Петра Наумовича, наверное, таково: я всегда его боялся. Дело было не в пиетете, просто я смотрел на этого человека, видел, как он репетирует, как делает замечания, какие разборы устраивает, как ругает актеров. Но, знаете, при этом от него одновременно исходила какая-то невероятная любовь и хулиганство.
Когда он делал спектакль с первой стажерской группой, он позвал меня что-то поиграть на фортепиано, всем присутствующим сообщив, что сейчас придет «Александр Васильевич». А мне, этому самому Александру Васильевичу, тогда было лет четырнадцать! Со мной он всегда разговаривал, как со взрослым. Помню, он как-то сказал: «Саша, вы очень серьезен, поэтому, наверное, станете педагогом». Через несколько лет он сказал: «Саша, вы очень серьезен, вы будете режиссером музыкального театра». Но я хотел быть актером! И когда я поделился с Петром Наумовичем, что поступил в ГИТИС, он ответил: «Ну, что же, Саша, теперь вам остается грешить и каяться». Он имел в виду, что теперь мне придется иногда сбегать из института, чтобы играть в спектаклях.

О любви

Это совершенно удивительное ощущение – самое начало спектакля. Когда еще ничего непонятно, когда приходят зрители, и ты начинаешь слушать их, слушать своих партнеров, когда происходит соединение всех в едином моменте. Впрочем, даже Петр Наумович говорил, что в театре все, как в любви, где все в хорошем смысле этого слова флирт, где все должно соединиться, вызвав бурю приятных эмоций. 

О театре

В последние годы «Мастерская» изменилась довольно сильно, но это случилось еще при жизни Петра Наумовича, когда театр получил новое здание. В старом помещении было ощущение, что мы все – будто на маленьком островке, а тут все немного растворились в пространстве, появилось много людей и стало потихоньку вымываться ощущение тесного общения. Но вместо этого приобретаются что-то другое, тоже хорошее.
Впрочем, самое главное, что мы не потеряли свое лицо: мы остаемся семьей! Да, как и в любой семье, брат тут может поссориться с семьей, дети отказаться слушаться маму, но есть то, что всех держит. Что это? Петр Наумович, конечно!

Источник: Мослента