Сестры Фоменко
Перед стартующей «Золотой маской» стало очевидным, что среди спектаклей большой формы нет ничего лучше фоменковских «Трех сестер»
В преддверии фестиваля «Золотая маска» заинтересованные лица принимаются гадать на кофейной гуще. Рассматривают списки номинантов, обсуждают членов жюри и выдают прогнозы. Спектаклей большой формы в этом году набралось негусто. От Москвы всего два лидер всех критических опросов мхатовский «Лес» Кирилла Серебренникова (рецензии сплошь все восторженные) и «Три сестры» Петра Фоменко, встреченные рецензентами весьма прохладно. Питерский моноспектакль Алисы Фрейндлих «Оскар и Розовая дама» на главную премию в принципе не тянет, зато приз за женскую роль явно получит. Провинциальные спектакли, судя по всему, особой конкуренции не составят, словом, вроде бы все понятно никуда нам от этого «Леса» не деться. Но вот сходила я тут еще раз на «Три сестры», так уж случилось, и все, знаете ли, перевернулось с ног на голову.
По второму разу об идущих спектаклях критики практически никогда не высказываются. Вынесли вердикт и мнения уже не меняют, да вроде и оснований нет. Театр, конечно, дело живое, неустойчивое, сегодня прошло хуже, завтра лучше, но внимательный человек, профессией владеющий, суть все равно видит, в замысел проникает, хоть и торопится своим суждением поделиться. Работа у него, критика, такая, не может он ждать, пока там что-то дозреет и устоится (в большинстве случаев ничего и не дозревает, поскольку ничто не посеяно). За это (и за многое другое) критиков страшно не любят театральные деятели. Недавно по телевизору с большим интересом посмотрела передачу, где два человека, режиссурой увлекшиеся, с упоением обсуждали эту проблему. Один из них, только что критикой дружно обруганный, снисходительно улыбаясь, утверждал, что говорить тут не о чем, всем им (рецензентам злобным) нужен психиатр (в точности по Высоцкому: «ну сумасшедший, что возьмешь»), спектакли Любимова когда-то тоже ругали, а потом они вошли в историю театра. Надо думать, режиссер имел в виду, что и его спектакль тоже туда попадет, несмотря на происки врагов. И вот это уже серьезно.
Говорю именно что об истории, а не о чьих-то смешных потугах на славу и долгую память. Специалисты хорошо знают, что такое реконструкция спектакля, давно ушедшего, но в истории театра зацепившегося. А это увы и ах - чтение рецензий. И все потому, что рукописи у нас и в самом деле не горят, а театральное зрелище вещь эфемерная, растворяется во времени без остатка. Вернее, с остатком в виде наших текстов. И тут, как хотите, граждане, так и понимайте, ибо человек, рецензию когда-то писавший, о точности исторического документа не думал, ответственности перед будущим не ощущал, ему повседневности хватало по горло, не успевал поворачиваться. Критик, он ведь тоже человек и может: а) ошибаться, б) обольщаться и обманываться, в) быть пристрастным, г) оперировать штампами (в точности как и те, кого за это журим), д) быть не в форме и неудачно формулировать. Ну и так далее. А теперь представьте, через какие-нибудь сто лет захочет историк театра или просто любитель узнать, например, как один из лучших режиссеров второй половины XX - начала XXI века Петр Фоменко Чехова поставил, как с «Тремя сестрами» справился. Кликнет он мышкой, и наши статьи на него посыплются, и моя среди них, а в большинстве из них черным по белому написано: Фоменко, ясное дело, большой мастер, но Чехов не его автор, не понял он его, не сумел воплотить. Как хотите, это несправедливо.
Помните, как одна из сестер у Чехова начинает свою исповедь: «Мне хочется каяться, милые сестры». Вот и тут такой же случай хочется каяться. Случай досель небывалый и критики, похоже, никогда не каялись, и спектакль так не менялся. Петр Наумович Фоменко тоже ведь, наверное, к критикам свой счет имеет, как без него, но в пререкания тогда не вступил, защищаться не стал, он продолжал работать над спектаклем. Результат поразительный. «Три сестры» в его постановке (премьера прошлого сезона) не просто окрепли и стали на ноги, теперь это один из лучших, а на мой вкус попросту лучший чеховский спектакль последних десятилетий. Фоменко знал, чего хочет добиться, и дотошно стремился к цели, перед собой и актерами поставленной, а мы не заметили цель и проглядели дорожки, к ней проложенные. Почти все написали, что в «Трех сестрах» «Мастерской» есть много чудных деталей, не собирающихся в общую картину. То есть, говоря попросту, не вполне понятно, про что поставлено. Еще писали, что в этом спектакле нет подлинного драматизма, а все потому, что Чехов Фоменко чужд. Вот Лев Толстой его писатель, а Чехов нет.
Какой это, в сущности, штамп, даже вспоминать стыдно. Просто непривычный всем Чехов у Фоменко в итоге получился молодой, без поэтических красивостей, не ноющий, будто от зубной боли, руки в страдании не заламывающий. У нас ведь за годы сложился определенный чеховский канон, которому почти все так или иначе стараются следовать: жизнь беспощадна, сестры страдают, чем больше страдают, тем очевиднее драматизм. У Фоменко (и честное слово, у Чехова точно так же, если внимательно текст прочесть, отринув воспоминания о невероятном количестве просмотренных спектаклей) драматизм неявный, его спектакль мужественный, но ничуть не слезливый, почти веселый. В спектакле «Мастерской» финальные слова трех сестер о том, что надо жить, несмотря ни на что, едва ли не впервые прозвучали так нормально, естественно и органично, как, надо думать, автор и замышлял. Это ведь потом, без всякого его согласия, слова эти превратили в чистую музыку и поэзию, начисто оторванную от всякой реальности, а Фоменко, Чехова, как утверждалось, не понимающий, вернул нас к первоисточнику. Три молоденькие женщины (Ксения Кутепова, Полина Кутепова, Галина Тюнина) страстно, до дрожи хотят жить и быть счастливыми, а им предстоит узнать, что жизнь и счастье далеко не всегда одно и то же. Девочки сопротивляются изо всех сил, цепляются за игры и смех, за глупую, никчемную работу, за чью-то шершавую шинель символ надежности или еще смешнее за детские леденцы, как всегда, спрятанные в кармане Чебутыкина (очень сильно сыгранного Юрием Степановым), и разве не драматично их трезвое, взрослое осознание, что радость скоротечна, мечты чаще всего несбыточны, а страдания неизбывны? Вот, собственно говоря, о чем поставлен спектакль, теперь это стало очевидным.
В «Трех сестрах» Фоменко, как редко кто из режиссеров, рискнул отринуть наработанные приемы, не раз приносившие успех, а критики не рискнули. Из одной рецензии в другую переходило все то же - кружева, легкая пробежка, прелестное женское кокетство, и тут же следовало строгое: а где же смысл? Выяснилось, что смысл как раз есть, а кружев и кокетства не очень-то и сыщешь. «Три сестры» спектакль повзрослевшей, зрелой «Мастерской», впрочем, ни от чего в своем прошлом не отказавшейся. И как хотите, но у него нет настоящих конкурентов. Никогда не пыталась выступать в роли Кассандры, в принципе невозможно предсказать, в какую сторону жюри «Золотой маски» поведет, они ведь тоже всего лишь люди. Но тут уж больно очевидный случай. Или, точнее, казус так, знаете ли, весомее звучит.
В преддверии фестиваля «Золотая маска» заинтересованные лица принимаются гадать на кофейной гуще. Рассматривают списки номинантов, обсуждают членов жюри и выдают прогнозы. Спектаклей большой формы в этом году набралось негусто. От Москвы всего два лидер всех критических опросов мхатовский «Лес» Кирилла Серебренникова (рецензии сплошь все восторженные) и «Три сестры» Петра Фоменко, встреченные рецензентами весьма прохладно. Питерский моноспектакль Алисы Фрейндлих «Оскар и Розовая дама» на главную премию в принципе не тянет, зато приз за женскую роль явно получит. Провинциальные спектакли, судя по всему, особой конкуренции не составят, словом, вроде бы все понятно никуда нам от этого «Леса» не деться. Но вот сходила я тут еще раз на «Три сестры», так уж случилось, и все, знаете ли, перевернулось с ног на голову.
По второму разу об идущих спектаклях критики практически никогда не высказываются. Вынесли вердикт и мнения уже не меняют, да вроде и оснований нет. Театр, конечно, дело живое, неустойчивое, сегодня прошло хуже, завтра лучше, но внимательный человек, профессией владеющий, суть все равно видит, в замысел проникает, хоть и торопится своим суждением поделиться. Работа у него, критика, такая, не может он ждать, пока там что-то дозреет и устоится (в большинстве случаев ничего и не дозревает, поскольку ничто не посеяно). За это (и за многое другое) критиков страшно не любят театральные деятели. Недавно по телевизору с большим интересом посмотрела передачу, где два человека, режиссурой увлекшиеся, с упоением обсуждали эту проблему. Один из них, только что критикой дружно обруганный, снисходительно улыбаясь, утверждал, что говорить тут не о чем, всем им (рецензентам злобным) нужен психиатр (в точности по Высоцкому: «ну сумасшедший, что возьмешь»), спектакли Любимова когда-то тоже ругали, а потом они вошли в историю театра. Надо думать, режиссер имел в виду, что и его спектакль тоже туда попадет, несмотря на происки врагов. И вот это уже серьезно.
Говорю именно что об истории, а не о чьих-то смешных потугах на славу и долгую память. Специалисты хорошо знают, что такое реконструкция спектакля, давно ушедшего, но в истории театра зацепившегося. А это увы и ах - чтение рецензий. И все потому, что рукописи у нас и в самом деле не горят, а театральное зрелище вещь эфемерная, растворяется во времени без остатка. Вернее, с остатком в виде наших текстов. И тут, как хотите, граждане, так и понимайте, ибо человек, рецензию когда-то писавший, о точности исторического документа не думал, ответственности перед будущим не ощущал, ему повседневности хватало по горло, не успевал поворачиваться. Критик, он ведь тоже человек и может: а) ошибаться, б) обольщаться и обманываться, в) быть пристрастным, г) оперировать штампами (в точности как и те, кого за это журим), д) быть не в форме и неудачно формулировать. Ну и так далее. А теперь представьте, через какие-нибудь сто лет захочет историк театра или просто любитель узнать, например, как один из лучших режиссеров второй половины XX - начала XXI века Петр Фоменко Чехова поставил, как с «Тремя сестрами» справился. Кликнет он мышкой, и наши статьи на него посыплются, и моя среди них, а в большинстве из них черным по белому написано: Фоменко, ясное дело, большой мастер, но Чехов не его автор, не понял он его, не сумел воплотить. Как хотите, это несправедливо.
Помните, как одна из сестер у Чехова начинает свою исповедь: «Мне хочется каяться, милые сестры». Вот и тут такой же случай хочется каяться. Случай досель небывалый и критики, похоже, никогда не каялись, и спектакль так не менялся. Петр Наумович Фоменко тоже ведь, наверное, к критикам свой счет имеет, как без него, но в пререкания тогда не вступил, защищаться не стал, он продолжал работать над спектаклем. Результат поразительный. «Три сестры» в его постановке (премьера прошлого сезона) не просто окрепли и стали на ноги, теперь это один из лучших, а на мой вкус попросту лучший чеховский спектакль последних десятилетий. Фоменко знал, чего хочет добиться, и дотошно стремился к цели, перед собой и актерами поставленной, а мы не заметили цель и проглядели дорожки, к ней проложенные. Почти все написали, что в «Трех сестрах» «Мастерской» есть много чудных деталей, не собирающихся в общую картину. То есть, говоря попросту, не вполне понятно, про что поставлено. Еще писали, что в этом спектакле нет подлинного драматизма, а все потому, что Чехов Фоменко чужд. Вот Лев Толстой его писатель, а Чехов нет.
Какой это, в сущности, штамп, даже вспоминать стыдно. Просто непривычный всем Чехов у Фоменко в итоге получился молодой, без поэтических красивостей, не ноющий, будто от зубной боли, руки в страдании не заламывающий. У нас ведь за годы сложился определенный чеховский канон, которому почти все так или иначе стараются следовать: жизнь беспощадна, сестры страдают, чем больше страдают, тем очевиднее драматизм. У Фоменко (и честное слово, у Чехова точно так же, если внимательно текст прочесть, отринув воспоминания о невероятном количестве просмотренных спектаклей) драматизм неявный, его спектакль мужественный, но ничуть не слезливый, почти веселый. В спектакле «Мастерской» финальные слова трех сестер о том, что надо жить, несмотря ни на что, едва ли не впервые прозвучали так нормально, естественно и органично, как, надо думать, автор и замышлял. Это ведь потом, без всякого его согласия, слова эти превратили в чистую музыку и поэзию, начисто оторванную от всякой реальности, а Фоменко, Чехова, как утверждалось, не понимающий, вернул нас к первоисточнику. Три молоденькие женщины (Ксения Кутепова, Полина Кутепова, Галина Тюнина) страстно, до дрожи хотят жить и быть счастливыми, а им предстоит узнать, что жизнь и счастье далеко не всегда одно и то же. Девочки сопротивляются изо всех сил, цепляются за игры и смех, за глупую, никчемную работу, за чью-то шершавую шинель символ надежности или еще смешнее за детские леденцы, как всегда, спрятанные в кармане Чебутыкина (очень сильно сыгранного Юрием Степановым), и разве не драматично их трезвое, взрослое осознание, что радость скоротечна, мечты чаще всего несбыточны, а страдания неизбывны? Вот, собственно говоря, о чем поставлен спектакль, теперь это стало очевидным.
В «Трех сестрах» Фоменко, как редко кто из режиссеров, рискнул отринуть наработанные приемы, не раз приносившие успех, а критики не рискнули. Из одной рецензии в другую переходило все то же - кружева, легкая пробежка, прелестное женское кокетство, и тут же следовало строгое: а где же смысл? Выяснилось, что смысл как раз есть, а кружев и кокетства не очень-то и сыщешь. «Три сестры» спектакль повзрослевшей, зрелой «Мастерской», впрочем, ни от чего в своем прошлом не отказавшейся. И как хотите, но у него нет настоящих конкурентов. Никогда не пыталась выступать в роли Кассандры, в принципе невозможно предсказать, в какую сторону жюри «Золотой маски» поведет, они ведь тоже всего лишь люди. Но тут уж больно очевидный случай. Или, точнее, казус так, знаете ли, весомее звучит.
Марина Зайонц, «Итоги», 27.03.2006