Плакать — 10 раз в месяц

Вроде бы прошел уже по телеэкранам фильм «Жизнь и судьба» — а пересуды и перепалки тянутся за ним шлейфом. И дело даже не в том, насколько хорошо кино и насколько точно отражен в нем роман Гроссмана. Спорщики волнуются о вопросах для России вечных, мировоззренческих (да и собой любуются попутно). А разговор с актрисой «Мастерской Петра Фоменко» Полиной Агуреевой (она снималась в «Жизни и судьбе») вышел не только вокруг фильма — но по сути о том же: такой вот сегодняшний взгляд поколения 30-летних на жизнь и судьбу, на себя и на мир вокруг. Не удивлюсь, если многим покажутся созвучными разум и чувства Полины. Ну да, она молода, — а непростая все-таки штучка.

Полина, споря о фильме, одни поставили Гроссмана рядом с Толстым, другие назвали его книгу «гнилой» — автор, мол, родину не любит. А вы - за «белых» или за «красных»?

Полина Агуреева: За спорами, конечно, я не слежу. Да, это не самый мой любимый роман. Но не по тем причинам, которые называют в спорах. Любить родину — не значит не иметь права говорить о ней нелицеприятные вещи. И вообще по этому поводу я все время вспоминаю фразу Пушкина: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство».

Гроссман первым сопоставил Гитлера и Сталина. Насколько корректно такое сравнение — не задумывались?

Полина Агуреева: Конечно, это разные фигуры, у них разная природа, разные цели, задачи и результаты, но оба они — страшные существа, тираны. И слова о том, что хороший вождь Сталин выиграл войну, я презираю. Война — время трагическое и святое. Но не потому, что Сталин стоял во главе государства, а потому что люди шли на смерть, защищая свою родину, — потому и святая война…

Надо ли нам в чем-то каяться? Знаете, у Бродского есть хорошая фраза: «Люди отличаются друг от друга степенью отчаяния от самого себя». Вот меня всегда смущают люди, которые не испытывают отчаяния от самих себя. Поэтому — лучше каяться, чем нет.

Ваша героиня в «Жизни и судьбе», Женя Шапошникова, вам была интересна?

Полина Агуреева: Честно говоря, мне трудно говорить про эту героиню. Из двадцати съемочных дней 19 я простояла в очередях. Ну да, в список героинь, которых я обычно играю у Сергея Владимировича Урсуляка, она вписывается: я всегда отвечаю у него за лирическую историю. И Женя Шапошникова — такая женщина, которая запуталась и утонула в своих феромонах.

Ну, ваши героини в театре тоже распутывают свои сложные клубки, каждая по-своему. Полина из «Абсолютно счастливой деревни», Лариса Огудалова из «Бесприданницы»…

Полина Агуреева: …Тамара. Смотрели «Пять вечеров», понравилось вам?

Мне — понравилось. Хотя критики, мне показалось, отнеслись к спектаклю сдержанно.

Полина Агуреева: Я просто обожаю этот спектакль, мне кажется, он прекрасный. В одной статье про «Пять вечеров» было написано очень красиво — это нелепые люди сами раскручивают земной шар под собой. Очень точно — приятно, когда тебя понимают.

И «Бесприданница», и «Белые ночи» Достоевского, все спектакли, которые у меня есть, мне интересны. «Июль» я перестала играть — жалко, я очень-очень любила этот спектакль, но ему уже 6 лет, не хочу ждать, пока он завянет.

«Июль» шел в театре «Практика», совсем не похожем на «Мастерскую Фоменко». Трудно разрываться между такими разными театрами, ролями?

Полина Агуреева: Дело же не в зданиях, не в почерке того ли иного театра, — главное, чтобы это пространство совпадало с моим внутренним. Может, я интроверт, не знаю.

Кстати, слово «интроверт» пошло ведь от Карла-Густава Юнга, психиатра. Того самого, которым вы, говорят, увлекаетесь. С чего бы?

Полина Агуреева: Прежде всего — у меня очень умная мама. Она психолог, подсовывает мне всякие книжки, — такое вот у меня паразитирующее познание…

А мама разве с вами в Москве? Вы же вроде бы родом из Волгограда (бывшего Сталинграда, между прочим)?

Полина Агуреева: Да, я же в Москве со второго класса. Я просто родилась в Волгограде, там мой папа живет, я к нему езжу и мне приятно считать, что это моя родина… Так вот, а психология мне нравится — хочется прийти к лучшей себе. Чтобы не вешать свое «г» на других. 

Зачитывались вы и дневниками Александра Шмемана. А священник чем вас так заинтересовал?

Полина Агуреева: Я стала читать и просто обалдела — эту книгу можно перечитывать бесконечно. Дневники человека, который Искал. Всегда интересны те, кто пытается прорваться к настоящему, бежать от суеты, говорить жестокую правду о себе и мире. Хотела бы я научиться так жить.

Юнг под подушкой, дневники богослова — как-то слишком серьезно, не вяжется с образом воздушной Полины Агуреевой, которую знают зрители. Вы, может, самоед? А ваша героиня в «Жизни и судьбе» называет себя «интеллектуальной психопаткой»…

Полина Агуреева: Думаю, это Сергей Владимирович придумал фразу, уверена на 99, 9%, — потому что он и считает меня такой. Конечно, в шутку.

Но воюете вы, говорят, с Урсуляком на съемках не на шутку.

Полина Агуреева: На съемках «Долгого прощания» мы спорили очень. А потом он смирился с тем, что я все делаю по-своему. Наверное, решил не связываться.

Так вы еще и капризны!?

Полина Агуреева: Да нет, мне абсолютно все равно, как я выгляжу, с какой стороны меня надо снимать. А если мне что-то кажется фальшивым, — это идеологические споры, не из серии капризов… Нет, ну могу, конечно, чуть-чуть, но в работе — нет. Стыдно.

А с Фоменко, своим учителем, вы могли вот так спорить?

Полина Агуреева: Конечно. Петр Наумович всегда умел слышать. У нас всегда был очень напряженный внутренний диалог — мне кажется, честный. Ему было неинтересно с человеком, который не предлагает что-то. В творческом процессе неизбежны такие столкновения — как и в обычной жизни. Только в жизни — люди не умеют спорить. Вертятся по кругу, не слышат друг друга, отстаивают доморощенные какие-то идеи.

Слушаю вас и думаю: неужто внутри вас — такой кремень? Вы - женщина сильная?

Полина Агуреева: Нет, я не сильный человек, это точно. Если гнобить сильного человека — у него возникает азарт побороть. А слабый — сразу закрывается. Вот я, конечно, такая — мне обязательно надо, чтобы меня любили, я трудно с препятствиями справляюсь психически. Сразу уязвляюсь… Перечитывала недавно «Доктора Живаго», там Пастернак про Лару пишет: она ступила на путь софизмов. Вот и у меня так часто бывает. Хожу по пути софизмов.

Но в важных для себя вещах — могу быть сильной. Короче, какая-то сила духа, надеюсь, у меня есть.

А с житейскими проблемами как справляетесь?

Полина Агуреева: А у меня нет житейских проблем. Ну правда, я не очень заморачиваюсь этим. И свою профессию не считаю работой — я этим живу, существую. То есть, у меня есть еще сын Петя, и я надеюсь, с ним я существую так же осмысленно и наполнено, как на репетициях. А на репетициях — так же, как с Петей.

В фильмах Урсуляка, в «Ликвидации», «Исаеве», «Жизни и судьбе», у вас вечно одни и те же партнеры: Маковецкий, Балуев, Пореченков…

Полина Агуреева: У меня был абонемент одно время на Пореченкова. Потом он закончился — и теперь у меня абонемент на Женю Дятлова… Сейчас Сергей Владимирович Урсуляк и Вера Таривердиева хотят сделать такую программу в Концертном зале Чайковского — помните фильм «Король-олень»? Там музыка Таривердиева, и несколько актеров, в том числе я и Женя Дятлов, будут читать пьесу, я буду петь Анжелу, героиню Валентины Малявиной в фильме. Гоша Куценко будет, Никита Ефремов, Яна Гладких. Что из этого выйдет — даже не представляю себе.

Вы называли среди своих самых любимых фильмов — старые советские «Летят журавли», «Отец солдата», «Они сражались за родину»…

Полина Агуреева: Если говорить про фильмы о войне — я очень люблю эти три фильма. А вообще мне многое нравится — и Феллини, и Бертран Блие, и Бертолуччи, и Альмодовар, и Кустурица.

Чем отличаются прежние фильмы о войне — от теперешних?

Полина Агуреева: Мне кажется, сейчас просто неприлично снимать картины о войне в той же манере и тем же ходом, как в тех же трех фильмах. Они потрясающие, всегда торкают, волнуют, но снимать так же - будет ощущение штампа, и все. Пожалуй, я еще ни разу не видела современного фильма, который бы переосмыслил войну.

Голливудские фильмы о Второй мировой вас тоже не устраивают? Голливуд — это же теперь наше все!

Полина Агуреева: Нет, это вообще чудовищно. Понимаете, меня раздражает современный менталитет. Грустно оттого, что глубокие, объемные вещи подменились внешними, плоскими. Вместо страдания теперь — огорчение. Вместо счастья — радость, удовольствие. Вместо трагедии — расстройство.

Так мир же теперь — стремительный, все летит куда-то, на трагедии, да и на счастье времени нет. Затормозишь, и ты уже не в ногу со временем…

Полина Агуреева: Я хочу идти в ногу со временем, хочу успевать за его ритмом, но при этом по сути оставаться медленным человеком. Не хочу поверхностности.

Конечно, театр или кино не имеют права не идти в ногу со временем. Если это не чучело застывшее, а живое искусство. В принципе мы пытались уловить этот пульс в «Пяти вечерах» — я очень люблю фильм Михалкова, но сейчас заново использовать тот же язык — это как если писать языком Достоевского: всегда будет «как» Достоевский. 

А со своим сыном вы находите общий язык? Ему любопытны ваши взгляды на жизнь — или он еще слишком маленький?

Полина Агуреева: Петя пошел во второй класс. Вот, к слову, про людей, про менталитет… Вчера мы с Петей в учебнике по литературе читаем — историю про мальчика, который хотел научиться рисовать. У него никак ничего не получалось, дома и заборы выходили кривыми. Мальчик извел очень много красок, сидел дни и ночи, — и вот, наконец, у него стали получаться ровные дома, ровные дороги и ровные заборы. И он стал настоящим художником! Меня это рассмешило: ну невозможно стать настоящим художником, если у тебя получаются совершенно ровные и правильные дома.

Следующее задание в учебнике: либо придумайте продолжение этой истории, либо расскажите о каком-то великом человеке. А мы с Петей очень любим Марка Шагала — и мы в отместку этой истории про мальчика стали подбирать картины Шагала — у него же все кривое, неровное. Так вот, помните его «Прогулку», там двое летят над Витебском, — а замечали когда-нибудь, в левом нижнем углу там человечек, маленький-маленький, справляет нужду под забором? Я сама его только недавно обнаружила — и картина стала нравиться еще больше. Петю это очень повеселило. Понимаете, смысл в том, что, когда одни пытаются воспарить, — обязательно найдется тот, кому на это, как сказал Петя, «совершенно нас…ть». Так что мне с Петей интересно живется.

Правда, что вы хотите поставить спектакль по Ницше? Это будет что-то мрачное и суицидальное?

Полина Агуреева: Суицидальное? Мне кажется, «суицидально» у Ницше только одно — желание гармонии и света. У него такая глубокая мысль: искусство нам нужно, чтобы не умереть от правды… Я обязательно сделаю это. Сложно, но у меня есть мировая мама, она поможет с текстами. Наверное, это будет моноспектакль, потому что вряд ли я кому-то смогу объяснить, чего хочу.

Не хотите записать диск со своими песнями? Вон сколько их у вас — и в фильмах, и на сцене, записи гуляют в интернете. Многим нравится.

Полина Агуреева: Собираюсь, да никак не соберусь. У меня нет своих песен, я их плохо пою, у меня слабый голос. Но петь — люблю очень сильно. Не хочется делать диск из серии «поющие актеры», где «Лыжи у печки стоят» бесконечные. Выбрала песни, которые мне нравятся, попробую их как-то перепеть. Есть у меня пара мелодий, адекватных любимым — не моим, конечно, — стихам.

Многие гадают, куда и как будет двигаться театр Петра Фоменко — без Фоменко…

Полина Агуреева: Наверное, у каждого в театре свое представление об этом. Могу сказать только о себе: у меня есть желание не повторять буквально Петра Наумовича (это невозможно), не делать домашнее задание по каким-то его наметкам, а продолжить диалог с ним через свою работу. Может, звучит слишком пафосно, но…

Вот мы сейчас хотим делать спектакль по Александру Блоку — с Верой Камышниковой, Это прекрасный педагог по речи в ГИТИСе, она еще и режиссер, очень тонкий человек, я ее очень люблю. Блок в каком-то смысле для меня перекликается с Петром Наумовичем — настолько оба остро и тонко чувствовали жизнь. Я как-то первый раз почувствовала этого поэта. Не так давно… Не исключаю, что спектакль не получится — но мне стало не страшно ошибаться.

Всех, кто мелькает на телеэкране, сейчас немедленно называют: звезда. Вы себя — «звездой» не ощущаете?

Полина Агуреева: Нет, я непопулярный человек абсолютно, да и не знаю, что это такое — звезда. И в кино снимаюсь раз в два года, и то только у Урсуляка. При том, что мне очень нужны деньги, и каждый раз думаю — сейчас соглашусь, сейчас. Но не могу. 90 серий играть следователя. Во-первых, не могу же я на полном серьезе играть этакого псевдоследователя. Во-вторых, на 90 дней оторвать себя от Пети, от ночных придумываний Блока?

И напоследок: вы ведь совсем не плакса?

Полина Агуреева: Нет, я все время плачу. По-крайней мере, официально — 10 раз в месяц, потому что у меня 10 спектаклей в месяц и во всех спектаклях я плачу. И вообще — часто плачу. Наверное, отношусь к себе, как все, слишком серьезно. Хотя пытаюсь с этим бороться. Относиться к себе надо иронично. Надеюсь, у меня все же есть чувство юмора.