«Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?»

Федор Малышев после окончания ГИТИСа в 2011 году вошел труппу «Мастерской Петра Фоменко» сначала как актер. А в 2015-м дебютировал как режиссер с моноспектаклем «Смешной человек» по Достоевскому. Сейчас в списке его режиссерских работ постановки по Гоголю, Булгакову, Пушкину, Маяковскому. К своей постановке «Пугачева» режиссер предпослал эпиграфом слова Николая Бердяева: «Русский народ – народ государственный, серьезный… и он же склонен к бунту, к вольнице, анархии. Он не только был покорен власти, получившей религиозное освящение, но он также породил из своих недр Стеньку Разина, Пугачева… Русские – бегуны и разбойники. И русские – странники, ищущие Божьей правды».

Критика встретила «Пугачева» Сергея Есенина неприятием. Драматическую поэму обвиняли во всем и сразу. И в идеологической непроработанности, и в вялости стиха, и в отсутствии больших образов. Самым горьким был упрек Всеволода Мейерхольда, которому Есенин предложил «Пугачева» для постановки. Великий режиссер счел поэму сценически слабой («все держится на слове, а не на действии»). Есенин поэму защищал, как мог. Часто читал из нее куски в своих выступлениях, особенно любил монолог Хлопуши («Разве плохо написано?»). Но при жизни так и не дождался постановки своего «Пугачева», которого позднее критики назовут одним из самых важных произведений поэта. Инициатором обращения театра к «Пугачеву» стал в конце шестидесятых годов друг поэта драматург и сценарист Николай Эрдман. Он же написал серию интермедий для постановки Юрия Любимова. «Пугачев» с Хлопушей – Владимиром Высоцким и Емельяном Пугачевым – Николаем Губенко стал одной из вершин поэтического театра Таганки.

Если для Юрия Любимова проводником в мир есенинской поэмы стал Эрдман, то для Федора Малышева – Маяковский. Постановка «Маяковский. Послушайте» явно стала трамплином на пути к «Пугачеву». Федор Малышев здесь выступал и как артист, и как автор инсценировки. Он включил в свою постановку на старой сцене «Мастерской» помимо стихов Маяковского строчки из автобиографии поэта, и из его писем. Спектакль-стихотворение строился на ритме, рифмах, интонации. Сейчас понятно, что камерная постановка, где стихи Маяковского прорывали предложенные временем и бытом обстоятельства, – была эскизом и наброском будущих тем и постановочных решений масштабного многофигурного «Пугачева».

«Пугачев» Федора Малышева начинается с пролога – калика перехожий (Владимир Топцов) с бандурой рассказывает притчу об орле, который живет тридцать три года и питается свежей добычей, и вороне, который живет триста лет и питается падалью. Зачин определяет притчевый характер истории пугачевского бунта, ставшего мифом и сказкой, которую рассказывают (поют) детям деды.

Малышев вплел в ткань постановки стихи и песни Есенина, Пушкина, Летова, Башлачева, Высоцкого, Твардовского, Хаски… Актеры «Мастерской» читают стихи так, как умеют читать стихи только на этой сцене. В акустическом пространстве спектакля рождается поэтический образ степной России, того великого, необозримого, просторного, тоскливого и обетованного простора, который мы привыкли объединять под именем Руси. Есенинский Пугачев, бесконечно далекий от своего исторического прототипа, по роковой силе своего таланта лидера, по «бесконечности идеала» и по масштабу своей душевной муки, – русский бунтовщик, вобравший все лучшие и худшие черты национального характера.

Рыжебородый бродяга появляется на сцене, двигаясь крадучись, присматриваясь с воровской зоркостью ко всем встречным.

Поговорка «вот мужик – встретишься и не разойдешься» – это про него. Может приворожить так, что войдешь за ним в огонь и воду. А может и пришибить на месте, если размахнется рука. С яицкими мятежниками, напоминающими воинскую мастеровую артель (Василий Фирсов, Дмитрий Захаров, Дмитрий Рудков, Павел Яковлев, Вениамин Краснянский), он находит общий язык легко и сразу.

И мы можем на увидеть «как начинается русский бунт» и как он набирает силу. Фантом убитого императора Петра Федоровича (Томас Моцкус) в красном камзоле с колокольчиком в руках придает мятежу ноту сумасшествия, любому мятежу необходимую.

«Пугачев» Есенина на сцене «Мастерской» – спектакль из категории чуда. Тем более удивительного под конец сезона, когда уже ничего не ждешь. Когда усталым кажется сам театральный воздух, а приемы театрального сундука выглядят такими потертыми, годными только на то, чтобы ими игрались лапки затейника-постмодерниста… «Пугачев» в «Мастерской Петра Фоменко» обрушивается на тебя с очистительной силой и яростью грозы. В ее раскатах можно расслышать рокот Таганки и раннего Ленкома. И совсем древнюю театральную магию спектакля-ритуала. Хореограф Виталий Довгалюк выстроил завораживающие пластические этюды, отсылающие к фигурам танца, битвы, прощального оплакивания. 

В спектакле звучат былины, народные песни, частушки… Дрожит и гудит разбуженная степь. Сценограф Евгения Шутина и художник по свету Степан Синицын сумели хороводом стен, сбитых из деревянных планок, передать то стены окруженных мятежниками городов, то частоколы деревень.

Яростный мужской мир казачей вольницы плещется на сцене, опрокидывая волны энергии в зрительный зал. На этом спектакле зал сидит завороженный, боясь шевельнуться в очарованном магическом круге.

И только белый звук песни девушек-плакальщиц переключает победный захлеб бунтовщиков в регистр горя, потерь, поражения. Мы видели как начинается русский бунт и видим как он заканчивается. Победы учат великодушию и отваге. Поражение – предательству и трусости. Боевые товарищи сдают вожака также искренне и истово как за ним шли.

В финале Пугачева окружает частокол уходящей в небеса клетки. Белый с небес струящийся свет накрывает его своей пеленой…
«А казалось… казалось еще вчера
Дорогие мои… дорогие. .. хор-рошие».

Источник: «Театрал»