Форум

#Дар

Записки дилетанта.

№ 41. Мастерская Петра Фоменко. Дар (Владимир Набоков). Режиссёр Евгений Каменькович.

Дирижабль со смайликом.

Евгений Каменькович ставит перед собой большие задачи - в его послужном списке уже имеется «Улисс» поставленный тремя годами ранее. После такой глыбы спектакль по набоковскому «Дару» уже не кажется чем-то невероятным (оба произведения имеют общие черты - писателями применяется метод «потока сознания»). У романа «Дар», являющегося одним из шедевров русской литературы была непростая судьба – из-за скандальной четвёртой главы (биографии Николая Чернышевского, написанной главным героем Фёдором Годуновым-Чердынцевым и являющейся «книгой в книге») он был полностью опубликован лишь спустя 15 лет после написания. Именно из этой пресловутой главы и состоит программка, оформленная в виде книжки под названием «Жизнь Н.Г. Чернышевского». Сам спектакль иронично обозначен «Эстетическим отношением искусства к действительности», ведь настоящая «нехитрая магистерская диссертация» Н. Чернышевского (язвительно «разоблачаемого» Набоковым в четвёртой главе) называлась именно так.

Сценическое пространство (Владимир Максимов) в разных направлениях пересекают железнодорожные рельсы (пути), образуя посередине вращающийся дощатый перекрёсток, позволяющий менять направление движения. Вторят рельсам чугунные столбы и задник из пяти огромных ворот, выполненных в виде высоких решётчатых вокзальных окон, через которые попадают на сцену герои и снующие туда-сюда вагонетки с персонажами. По краям авансцены, справа и слева тихо стоят два пианино и спокойно ждут, когда к ним кто-нибудь подойдёт и сыграет. Витражи одновременно служат экраном, где появляются надписи (по большей части топонимы) и красочные изображения: бабочки, солнечные блики на воде, кружащий снег или радуга. Вкупе со звуками паровозных гудков и движущихся поездов на сцене создаётся образ вечного вокзала, на фоне которого и живут, и действуют герои.

Главных действующих лиц двое: Фёдор Годунов-Чердынцев (Фёдор Малышев) и Критик (Полина Кутепова), в облике немного неловкой, одетой в мешковатый костюм и шляпу над шапкой волос женщины, похожей скорее на клоуна. Это непростой, «расщеплённый» персонаж, придуманный режиссёром: здесь и автор, и режиссёр, и Фёдор, и его альтер-эго, ведущий себя на сцене уверенно, «как дома». У Критика большой накладной нос, обладающий «литературным нюхом», которым она безошибочно улавливает содержание книги: «Пушкин!» или «Гоголь!» (Евгений Каменькович наделяет длинными носами и «поющих хором» откровенно придурошных литературных критиков, высмеиваемых далее в спектакле). «Функционал» у неё сложный: вести повествование, говорить от автора, вставлять режиссёрские ремарки, расставлять смысловые акценты, комментировать, оправдывать, защищать главного героя, задавать вопросы, подсказывать ему, не переставая иронизировать над происходящим.

Всё это похоже на приём из «эпического театра» Брехта, который также ставится в этом театре. Сам Годунов-Чердынцев вышел не таким рафинированным и аристократичным, как у автора, а больше похож на молодого, с хрипотцой, витального, самоуверенного, чуть развязного студента, одетого в серое пальто и длинный шарф, замотанный вокруг шеи, готового, при случае, от радости залезать на столбы или метаться, изнывая от нетерпения. Оба, и насмешливый Критик и не слишком серьёзный Фёдор далеки от лирического героя Набокова. Но такой тандем оказывается устойчивей соло. Фёдор и Критик дополняют друг друга, удачно «разбавляя» происходящее, добавляя спектаклю лёгкости своей весёлостью.

«Дар» - уникальный метароман, словно матрёшка включающий в себя такое количество идей, наблюдений, мыслей, творческого материала вообще, которого другому писателю хватило бы на несколько книжек. В этой сокровищнице есть и проза, включая «книгу в книге» («Жизнь Н.Г. Чернышевского) и синопсис будущей Лолиты, и стихи, свои и чужие, две истории любви, трагическая и счастливая, и выдуманные рецензии, и литературные этюды (про Пушкина и отца). С беспощадной наблюдательностью, осознанным и дотошным прочувствованием окружающей действительности и предельной откровенностью показан внутренний мир молодого человека и начинающего писателя, эмигранта по совместительству, существующего на случайные заработки.

Писатель щедро делится своим богатством: россыпями тонких, драгоценных наблюдений и мыслей, переплавленных в точные слова, рефлексией по поводу собственного и чужого творчества, блестяще подмеченными психологизмами, чувственными впечатлениями, игрой фантазии, тайнами «творческой лаборатории», показанными в динамике, паноптикумом человеческих характеров. Своим талантом, как волшебным ключом Набоков вскрывает, кажется, самую суть человеческой жизни, погружая в свой волшебный воображаемый мир. Жизнь Фёдора Чердынцева, какие бы временные невзгоды и препятствия не происходили, проходит под сенью безусловного «чистого и крылатого» дара, в котором он отдаёт себе отчёт. Этот дар «приподнимает» его над временными трудностями и позволяет с тихой и радостной надеждой спокойно и уверенно смотреть в счастливое, светлое будущее.

Поставить на сцене всю эту громаду целиком – задача изначально невозможная, провальная, обречённая, даже за 4 часа. И много чего нет в этой постановке, но ведь нельзя объять необъятное. Поэтому режиссёру остаётся только вырезать «кусочки» повкусней из этого огромного, многослойного литературного пирога. Вот, Евгений Каменькович и взял то, что показалось ближе и интересней. Но спектакль определенно удался, мозаика из множества фрагментов сложилась.

Невозможно было пройти мимо: «окапустились»; «ямщикнегонилошадейности»; диалогов двух поэтов о русской литературе, недоброй тирады о немцах, вызванной злостью на русского эмигранта в трамвае; безобидного, но сказанного с нарочитым акцентом «соснуть» (часть зрителей всё-таки засмеялась), антисемитских высказываний Щёголева; фразы «искание Бога - тоска всякого пса по хозяину»; сюжета будущей «Лолиты» (естественно); удалого сумасшествия Александра Яковлевича; чтецов на эмигрантском литературном вечере выведенных полными идиотами (актёры глумились над ними долго и с удовольствием); фразы «предпочитаю затылки»; остроумного перевода фразеологизмов («быль молодцу не в укор», «мы и сами с усами») и многого-многого другого, что люди запоминают в первую очередь после прочтения книги.

Конечно, масса «вкусного» в спектакль не попало, ведь «Дар» надо читать медленно и в тишине, смакуя блестящие, хрустальные фразы, неподвижно застывшие в своём совершенстве. Динамика диалогов и действия героев здесь второстепенны. Форме у Набокова уделяется внимания много больше, чем содержанию, прелесть его прозы в выводах неторопливой, но внимательной наблюдательности, отфильтрованных интеллектом и временем. Важнее «как», а не «что». Но этот огромный «склад» воспоминаний не осветить сразу ни одним светильником, вот режиссёр и «выхватывает» своим «фонариком» самое любимое, интересное для себя.

Можно спорить сколько всего в спектакль не попало, но он получился цельным, самостоятельным. Удалось главное – воссоздать на сцене тот набоковский мир, ту воздушную магию, за которой зрители и идут в театр. По аналогии с героем Набокова создателям прощаешь всё: «но все ее недостатки таяли в таком наплыве прелести, нежности, грации, такое обаяние исходило от ее самого скорого, безответственного слова, что я готов был смотреть на нее и слушать ее вечно».

Юмор - один из рецептов успеха данного спектакля. Режиссёр и актёры смотрят с иронией на своих персонажей, без звенящей серьёзности, а порой с заметным удовольствием шутят и даже хулиганят. Если Набоков тонко иронизирует над героями, то Каменькович с юношеской дерзостью и без священного трепета их высмеивает. Вместо громады романа зрители видят воздушное покрывало и расслабляются, смеясь над возникающей весёлой и забавной кутерьмой. Когда пытаешься сделать невозможное – лучше улыбаться. Ирония – удачный, правильный метод и уж точно нескучный.

Кончается спектакль на мажорной ноте, на сцене звучит вальс и появляется надпись «Дар». Вдохновлённый Фёдор Малышев, весь устремлённый вверх, поддерживаемый уверенной режиссёрской рукой шутя бежит по спинкам сидений и восторженно декламирует последние строчки романа: «Прощай же, книга! Для видений – отсрочки смертной тоже нет…». Зрители в восторге аплодируют. Опасения оказались напрасны – никогда 4 часа в театре не пролетали так быстро. Спектакль оказался похож на огромный, но невесомый дирижабль, легко плывущий по небу, с большим-большим подмигивающим смайликом на борту.
#дар #евгенийкаменькович #владимирмаксимов #владимирнабоков #фёдормалышев #полинакутепова