Форум

Про "Связь" и не только

- специально для Маленького Будды (Марошки), с извинениями за опоздание (был в длительном отъезде).

Эпиграф:
"Ой ты, Дуня, не кричи,
Хоть немножко помолчи!.."
(неприличная народная песня).

Непосредственно перед тем, как отозваться о фильме "Связь", хочу поразмышлять о "культурном поле", на котором произрастает, как выразился журнал "Итоги", "разнообразно талантливая Дуня Смирнова (она и сценарист, и телеведущая, и журналист)", как, куда и на что она, собственно, кладет свои "разнообразные таланты".
Так вот, на "культурном поле" у нас наличествует определенное направление, представители которого занимаются исключительно трансляцией в разных жанрах (в публицистике, литературе, театре, кино и т.д.) двух простых утверждений. Первое: мужчины слабы, похотливы, непостоянны, мелочны, сварливы, склонны к истерикам; второе: женщины сильны, самостоятельны, разнообразно индивидуальны, значительно крепче мужчин волей и желаниями. В качестве примеров - навскидку - можно привести "Страну глухих" (сценарий Ренаты Литвиновой) в кино и "Мату Хари" (пьеса Елены Греминой) на театре. Из первой истории про праздношатающихся девиц недвусмысленно следовало, что "эти женщины" слишком хороши для какого бы то ни было мужчины (чтобы у зрителя не оставалось сомнений, персонаж Дины Корзун откровенно сообщала: "Я ненавижу всех мужчин") - их, возможно, достойны только другие женщины. В "Мате Хари" главная героиня долго, безрезультатно раболепствовала перед скотиной-мужем, пока не осознала свою женскую силу. А осознав, стала танцовщицей стриптиза (загримированного под восточные танцы) и шпионкой сразу двух соперничающих держав: теперь в первой своей ипостаси она может заставить любого мужчину "половой истекать истомою", а во второй - послать десятки, сотни, тысячи солдат, молодых, полных сил мужчин убивать друг друга на поле боя. И справиться с Матой Хари дано только Клод Франс, - т.е., опять же женщине, но никак не мужчине!
Не станем обсуждать (не)справедливость данных утверждений, отметим лишь хорошую организованность их трансляции, наводящую на мысль, что авторы живут общим котлом и интересом - и поэтому излагают не столько сумму реальных наблюдений, сколько свое групповое мировосприятие. Которое к тому же еще и не вполне свое: в зарубежной массовой культуре все эти гендерные декларации в самой что ни на есть радикальной форме ("весомо, грубо, зримо") представлены у Тарантино в дилогии "Убить Билла". Российское ноу-хау состоит лишь в странном - немыслимом для западного феминизма! - сочетании апологии женской силы и неординарности с апологией женского же паразитизма. Вспомним опять "Страну глухих": идеал существования героини - "много-много денег, ничего не делать, только отдыхать".
Но паразит, как известно, не может существовать, не присосавшись к кому-то - или, если выразиться деликатнее, цитатой из недавнего юбиляра Довлатова: "Не может хризантема сама себя окучивать и поливать". Поэтому для поддержания женского существования должен наличествовать "папик": мужчина, не очень молодой, снисходительно-доброжелательный ("понимающий"), без материальных проблем (т.е. способный тупо давать пассии денег на жизнь) и, желательно, без всяких мыслей о сексе - потому что ему должно быть "просто приятно появляться с красивой женщиной и помогать ей бескорыстно, потому что он видит, что я слабая и беззащитная, мне тяжело жить одной, и он рад мне помочь" (с). "Папики" эти выписаны, как правило, неубедительно, но с симпатией (из самых свежих примеров вспоминается персонаж Михалкова в балабановском "Мне не больно" - к чести авторов, поданный не без иронии)...
К чему я это все? А к тому, что Смирнова с самого начала примкнула к этой группе и содержательно ничем не из нее выделяется. Через все Дунино творчество проходит хоровод эффектных и волевых женщин, вздорных и утомительно болтливых мужчин (этаких более или менее Епиходовых), "понимающих" положительных "папиков"... - примитивная и, главное, предсказуемая схема господствует еще в ее ранних, псевдобиографических вещицах и в самом чистом виде продемонстрирована в "Прогулке". Там биологическую по сути своей ситуацию соперничества самцов из-за самки Дуня раскрасила туристическими восторгами (из собственного же эссе "Бедные ночи") перед "городом Растрелли, Трезини, Росси и Штакеншнейдера". И - вполне в соответствии с указанными выше расстановками приоритетов, - наградила героиню победительным обаянием, которое зиждется на телесной стати (т.е., опять же на факторе биологическом, а не на производном ума или души). Благодаря этому обаянию героиня способна в 15 минут "склеить" себе парня (да и не одного!), для потехи заставить "кружиться на карусели и в обруч горящий лететь", чтобы "на закате дня" сообщить "Не вам меня... это самое". Разумеется, такой "непростой" (определение самой сценаристки) героине для жизнеподдержания придан "папик", с которым, в отличие от подобранных на улице "лохов", у нее "всё серьёзно"! - и неслучайно "папика" играет Евгений Гришковец, в привычной манере "хорошего человека с негероической внешностью и запинающейся речью" (представьте в этой роли хотя бы Смирнова-отца, эффект будет са-а-авсем иной!) Но Баршак и Цыганов своей органикой сумели все же донести до зрителя драму обманутого доверия, показать, как пасует перед женским хамством мужчина, воспитанный в убеждении, что "женщин и детей бить нельзя". Показать, как хрупко мужское достоинство (чем бы по жизни оно не пыталось защититься - кривлянием ли, напускной грубостью или чем-нибудь другим), как легко может его растоптать любое ничтожество из "прекрасной половины" (особенно такое, сыгранное Пеговой с почти хлестаковской "легкостью в мыслях необыкновенной")... Причем сумели сделать все это вопреки очевидной установке сценаристки, преодолевая невыносимую фальшь диалогов ("Я влюблен, как пеликан!" - ей-богу, "простой парень из Нижнего Тагила Вася Сигарев" передает живую речь в тыщу раз лучше, чем выпускница филологического факультета МГУ и сценарных курсов ВГИКа Смирнова!) и множество дискредитирующих внешних деталей (взять хотя бы дурацкую розовую рубашечку, напяленную на Цыганова) - за что им особенный респект!
Теперь о "Связи". Первая самостоятельная работа Дуни-кинорежиссера: фильм, не обладающий блестящей "упаковкой" от Учителя - музыка Десятникова, операторское мастерство Ландо и Клименко, ну и, конечно же, "фоменки" в кадре, от одного и больше:-))) - но над которым явно потрудились профессионалы (из съемочной группы), придав ему более-менее "товарный вид", так что с изображением и музыкой там все нормуль. Претензии, как всегда, к содержательной стороне.
Задача у автора, казалось бы, была простая и честная: рассказать об отношениях современных взрослых людей, женатого мужчины и замужней женщины, проходящих от романтики тайных встреч до осознания невозможности каких-либо перемен в своей жизни. Но Дуня претендует на глобальные обобщения: герои, Илья и Нина, выступают - ни много, ни мало! - олицетворениями столиц! Москва и Петербург как разные полюса, то притягиваются, то отталкиваются (помнится, в "Прогулке" незадачливые питерские кавалеры получили имена в полном соответствии со исторически знаковой для "самодержавного Амстердама" оппозицией силы и слабости: "Петр - Алексей"). Остальные персонажи тоже, согласно замыслу, представляют некие обобщающие образы - в совокупности они должны образовать символическую картину двустоличного "миддл-класса", переживающего, соответственно, "миддл-эйдж". Опять схема, все "от головы", ничего "от сердца".
Но взаимные отношения между мужчиной и женщиной - это слишком серьезная проблема, чтобы пытаться разрешить ее при помощи схемы, как бы она ни была выверена и рассчитана. Либо схема остается схемой, либо жизнь ворвется в нее и разрушит изнутри. А Дуня реальной жизни в свои сюжеты не допускает, кроме как "для антуража", поэтому все герои даны в плоскостном, одно- или двухмерном изображении, вместо человеческих характеристик - набор штампов.
Москва у Дуни: много денег, итальянская фурнитура в квартире, жена - домохозяйка, дочь - эгоистичная прорва, методы руководства у себя в лавке по принципу "я - начальник, ты - дурак", отдых - охота, футбол и посиделки с пацанами в пивной, духовная пища - в лучшем случае, отечественный рок (Гребенщиков). Петербург - денег нет, занавесочки-абажурчики, портрет Цветаевой на маминой кухне, муж - "голодный художник", правильный сын, работа "на побегушках" в издательстве, бальные танцы для души и тела (романтический настрой и эрзац-фитнес одновременно). Типа, не только разные города у героев, но социальные статусы тоже разные.
При просмотре возникает и остается без ответа естественный вопрос: да где же, как, при каких конкретно обстоятельствах познакомились и сошлись Илья и Нина? Что их толкнуло в объятия, что заставляет их поминутно названивать друг другу, встречаться снова и снова? ? неужели предвкушение совместного поедания улиток под шампанское или ностальгии по общезначимому пионерскому детству? Любовь как сильное "межполовое" чувство, как страсть, для которой расстояние не помеха, Пореченков и Михалкова в своем дуэте не показывают, а от оголенно-сексуальных сцен автор и режиссер отказалась, как от "оскорбительных для женщины".
О женщинах кстати! Маша, жена Ильи, бессмысленная хабалка, получает в фильме бОльшую дозу авторского сочувствия ("Хаваешь мою жизнь и не давишься!" - на полном серьезе упрекнет она мужа), нежели Никита, супруг Нины, преподающий рисование в общеобразовательной школе, показанный амбициозным (свидетельством тому служит его потешный панегирик самому себе, живо напоминающий пост-премиальный монолог Бунина в ДЕЖ), но безнадежным неудачником. Вообще, в Дунином мире мужская самонадеянность подлежит суровому наказанию: тем или иным образом отправляются в небытие все воздыхатели Ольги Спесивцевой в "Мании Жизели", посланы восвояси и "обломанные" парни в "Прогулке", Бунина в ДЕЖ заставляют взять на прокормление лесбийскую "семью", и вот теперь в "Связи" простой школьный учитель, т.е. при любом раскладе не тянущий на "папика" (претендующий, однако, на "эксклюзивное обладание" такой духовно богатой женщиной, как Нина), ну просто обязан получить рога от заезжего лавочника! - тут Дунин гендерный шовинизм перерастает в шовинизм социальный.
Справедливости ради нужно сказать, что есть в "Связи" милый, по-настоящему трогательный момент, простая формальная находка - когда Нина пытается хоть кому-нибудь пристроить неожиданно доставшуюся ей щуку (не получается у героини, чтобы - "по щучьему веленью, по моему хотенью"). И сразу же - махровый, заимствованный из западного кино штамп ("голубой" - лучший друг, исповедник и бескорыстный утешитель для женщины!): эпизод, где жена Ильи с горя напивается с одноклассником-трансвеститом...
Многих паззлов еще не достает, но картина складывается следующая. Смирнова - прозаик-киношник очень средней руки, глухой к реальной жизни (по собственному признанию, она черпает материал для сценариста из жизни "в телевизоре", а своих сребряновековых персонажей "познавала" не столько по оригинальному творчеству, сколько по мемуарной прозе их современников, друзей, знакомых, внутри- и около-культурных фигур и фигурантов), неоригинальный не только потому, что творчество ее вторично и неподлинно, но еще и потому что она никогда не выходит за пределы существования в какой-либо группе (группировке) - будь то описанное выше "феминистское" направление, "мафия Жизели" Алексея Учителя, "детское кино" (Бондарчука-Тодоровского-Месхиева-Гинзбурга-Стриженова-Янковского-Кончаловского- Прыгунова etc. младших) или телеведЕние на пару с Толстой. Но самое неприятное в Дуне - ее фарисейство! Грубо-нетерпимая с не понравившимися гостями "Школы злословия", она требует исключительного уважения и деликатности по отношению к себе любимой и в оценке выдаваемого ею продукта. Изображает Спесивцеву и Бунина (а собиралась ведь еще и Набокова!) так, чтобы всем стало ясно: неправда ваша, Александр Сергеевич (Пушкин), что, мол, великие были "малы и мерзки не так, как мы, иначе!" - нет, точно так же!!! - и гневается на тех, которые "пишут о том, что вокруг да около и что находится в грязном белье". Бравирует своей независимостью от папы-режиссера - и одновременно ищет покровительства у других "старших товарищей" (у Михалкова, например)... Классический образец "двойного стандарта", самым искренним и естественным образом перетекающего в двоемыслие!
Именно в силу своей вовлеченности в разные группировки и "мафии" Дуня - вне зависимости от качества проделанной ею работы, - не пропадет. Не дадут пропасть. Если не получится дальше с кино - останется ведущей на ТВ. Или подыщут журнал, где бы она смогла рассказывать что-нибудь про смысл жизни как таковой и как ее лучше понимать в утренние и вечерние часы. А "мафиозные" критики и впредь стали бы сообщать, что Смирнова - "замечательная", "искушенная" и вообще "будоражит умы и чувства двух столиц" (формулировки подлинные!).
А что делать нам, зрителям и читателям, которых она, по идее, и обслуживает своим творчеством, своими "разнообразными талантами", своим, страшно сказать, вдохновением? Не принимать ее всерьез - как не принимаем мы картон за мрамор...